Школа размещалась на окраине нашей деревни в живописном уголке, в сосновом бору на берегу реки. Помещение школы располагало одним общим залом, где были размещены парты для разных классов, кухней и маленькой комнатушкой, которая являлась и кабинетом, и спальней учительницы. Основным администратором школы была уборщица – тетя Вера. Она являлась и сторожем, и истопником, и уборщицей, и, наконец, заготовителем и всевидящим стражем. Все административные должности были сконцентрированы в одном лице – тети Веры.

Зал школы был разделен проходом на две половины. Одна большая половина – для первых и вторых классов, другая, меньшая, – для третьих и четвертых классов. Как правило, четвертый класс оканчивало не более 50% учеников, которые поступали в первый класс.

К началу занятий в школе я был подготовлен и экипирован довольно прилично. Я понимаю, что отцу было трудно нас содержать в приличном состоянии, но он делал все возможное, чтобы мы выглядели не хуже ребят из других семей. К этому времени у нашей новой матери уже было двое детей, а к окончанию мной четвертого класса – пятеро. Семейство выросло до 11 человек. Мы видели все эти трудности и не были слишком прихотливы к своей экипировке.

Однако в школу меня отправили во всем новом. Пальто отец пошил из своей солдатской шинели, рубаху и штаны – из купленного материала, сапоги – из кожи. Пошито было все руками отца. У него были действительно, как говорят, золотые руки. Я удивляюсь: единственное, чего он не мог делать – так это плести лапти. Приходилось просто завидовать его разностороннему мастерству.

Для этой цели к нам зимой приезжал дядя Моисей – муж сестры моего отца. Из домотканого материала у меня была приготовлена только школьная сумка – туда складывал книги, тетради и школьные принадлежности.

Материал сумки был настолько прочен, что при использовании ее вместо санок для катания с гор она не рвалась. И так, я собрался в школу. Торжества отправки нас в школу, как происходит сейчас, т.е. в первый класс, не было. Никаких цветов, и никто нас не встречал. В школу мы шли гурьбой – со всей деревни. Торжественный прием нас тоже отсутствовал. Посещали нашу школу ребята из трех деревень: Стрелево, Тереньково и Лясутино. Первые две деревни по количеству домов были преимущественно одинаковыми, Лясутино было несколько больше. В такой же пропорции оказывалось и число школьников, которые посещали школу. Из Лясутино посещало школу в два раза больше ребят, чем из Теренькова и Стрелева.

Со мной пошли в школу и мои лучшие друзья детства Михаил Кривченков и Дмитрий Иванов. Впоследствии с Михаилом мы четыре года просидели за одной партой.

Первым нашим учителем был Кузьма Алексеевич. Это был строгий, неразговорчивый человек. Проживал он в деревне Чернозубове, которая находилась от школы на удалении 3-4 километров. Как правило, на ночь он уходил домой, а утром к началу занятий возвращался. Когда мы приходили в школу, а учителя еще не было на месте, все дети выходили на улицу и на сумках с книгами продолжали кататься с горы. Школа стояла на таком месте, что от нее шел обрыв до самой реки. С этого места была хорошо видна дорога, по которой должен был идти учитель.

Как только кто замечал появление учителя, подавал сигнал, и горка быстро опустевала. Все бегом шли в школу и занимали свои места за партами.

Дисциплина в школе была очень высокая. Ученики вели себя пристойно. Не думаю, что эта дисциплина была сознательной и построена на убеждении. Скорее всего, она держалась на силе страха, на боязни учеников своего учителя. У меня сложилось такое мнение, что учителя, Кузьму Алексеевича, ученики не уважали, а просто боялись. Я понимаю, что учителю было нелегко заниматься одновременно с четырьмя классами и удерживать в повиновении учеников без строгой дисциплины. Надо обратить внимание и на то, что возрастной состав учеников был очень различен.

С восьмилетним учеником в одном и том же классе сидели ученики, которым уже исполнилось по 13-15 лет. В поддержании дисциплины использовались различные телесные наказания. Например, учитель мог ученика ударить линейкой по голове, поставить на длительное время на колени, а под колени подложить горох или уголь, поставить в угол, оставить без обеда и применить другие наказания. Обед ученики брали с собой. Кто брал бутылку молока с хлебом, кто бутылку кипятку вместо молока, а некоторые даже мясо или сало. У провинившегося отбирался обед, и только после окончания уроков ученику обратно его возвращали. Очень часто провинившихся учеников оставляли на 2-3 часа после уроков в школе. В это время они должны были читать, решать задачи или выполнять письменные работы. Последняя мера наказания для нерадивых учеников, пожалуй, была правильной.

Вы представляете себе, когда в это время твои друзья катаются с гор, а ты сидишь в школе. Конечно, получить повторно такое наказание ни у кого желания не возникнет больше.

У Кузьмы Алексеевича была такая привычка – проходя мимо сидящих школьников позади, наблюдая кто как выполняет письменное задание, и если заметит ошибки, то ничего не говоря – так стукнет носом об парту, что иногда в глазах потемнеет. Ребята быстро приспособились к его тактике. Когда учитель начинал обход, мы поднимали головы над партой, чтобы нос при ударе не мог достичь парты. В этом случае ограничивались получением щелчка по голове. Хотя это тоже не проходило безболезненно, но относительно первого наказания было более терпимо.

За партой нас сидело трое: я, Михаил Кривченков, мой друг, и Митя Тяпкин. Митя был старше нас года на 4-5, если не больше. Мы с ним не дружили, он ростом был высок и внешне выглядел настоящим юношей. Однако по общему развитию он нисколько от нас не отличался. Немного картавил, не выговаривал букву «р». Учился он слабо, и мы часто над ним подшучивали. Он очень туго соображал в решении простейших арифметических задач, всегда надеялся на подсказку. Мы иногда ему подсказывали неправильно, за что он получал солидный шлепок по голове линейкой. До конца своей учебы он так и не смог выучить ни одного стихотворения. Уж очень ему много попало за стихотворение, которое нам задавали. Это стихотворение начиналось так:

«Нива, моя нива,

Нива золотая!

Зреешь ты на солнце,

Колос наливая…»

Почему-то учитель с него ежедневно спрашивал, выучил ли он это стихотворение или нет. А он дальше первого абзаца так и не мог выучить. Торжественно начинал: «Нива, моя нива, Нива золотая». Дальше продолжалось покашливание и повторение этого абзаца сначала, пока линейка учителя не опускалась на его голову.

Однажды с ним произошел смешной случай. Зачем-то учителю потребовалось спросить у некоторых ребят имя и отчество. Дошло дело до Мити. Кузьма Алексеевич громко спросил: «Тяпкин, как твое отчество?» Митя встал и быстро ответил: «Тяпкин Митрий» и замолчал и начал смотреть по сторонам. Ребята поняли, что Митя забыл свое отчество и кто-то тихонько подсказал «Матренович». Митину мать звали Матреной. Он сразу выпалил: «Матренович». Долго учителю после этого пришлось успокаивать класс. Митя так и не закончил четырех классов и как переросток покинул школу.

Возможно, я излишне остановился на этом эпизоде, но мне хотелось коротко описать разношерстность учеников, как возрастную, так и общего их развития. Все письменные работы в школе в первом и втором классах выполнялись на грифельной доске. Это объяснялось, очевидно, тем, что были соответствующие трудности в приобретении тетрадей и других письменных принадлежностей. В первое время я себя чувствовал свободно. Как я уже писал раньше, до поступления в школу мог читать, считать и даже решать простейшие арифметические задачи. Изредка от Кузьмы Алексеевича мне также попадало за неряшливость письма, но я был в более привилегированном положении.

Часто я получал похвалу за хорошее чтение и решение задач. Кроме того, я очень любил стихотворения и выучить наизусть заданное стихотворение мне никаких трудностей не представляло.

В январе 1924 года, когда я учился во втором классе, всю страну постигло большое горе: умер Владимир Ильич Ленин. На какое-то время учеба была прекращена. Я никогда не видел, чтобы дети так плакали где-либо при любых потерях родных и близких, как в школе, когда узнали о смерти Ильича.

При раскрытии первой страницы книги, полученной в школе для чтения, на нас смотрел Ильич с такой добродушной, подкупающей улыбкой. Мы учились рисовать его портрет и не представляли дальнейшей жизни без В. И. Ленина. Мы дети тогда считали, что Ленин будет жить всегда. Мы никогда не думали, что Ильич может умереть. Мы думали, что у нас есть только один человек, который думает за всех и заботится обо всех, это В.И. Ленин. По окончании второго класса наш учитель, Кузьма Алексеевич, покинул нашу школу и уехал. Возможно, он перешел учить ребят в другую школу поближе к его постоянному месту жительства.

К нам в школу приехала учительница Анна Ивановна со своим супругом Иваном Михайловичем. Теперь нас стали учить двое, но по всему было видно, что главенство принадлежало Анне Ивановне. С приездом новой учительницы у нас прекратились телесные наказания, которые применялись при Кузьме Алексеевиче.

Единственное наказание сохранилось – это оставление после уроков. Учительница была вежливой, никогда не повышала голоса, но очень строгой и требовательной. В противоположность учительнице, Иван Михайлович был добродушным человеком и часто при затруднениях ответа учеником на вопрос, который задавала Анна Ивановна, старался подсказать. В этом случае она даже покрикивала на него, чтобы Иван Михайлович не мешал. Фамилия учительницы была Крыжановская, говорили, что она из бывшего поместья Крыжановских. Усадьба этих помещиков от нашей школы находилась в 15-20 километрах.

Новая учительница занималась с нами серьезно. Поселились они в маленькой комнатке школы. Анна Ивановна часто посещала родных учеников, собирала родительские собрания, которые не практиковались при Кузьме Алексеевиче. Анна Ивановна на многих учеников воздействовала через их родных. Надо сказать, что родные с нами расправлялись более серьезно, чем бывший учитель.

Ученики старались вести себя прилично, дабы не попасть в немилость своих родных.

Анна Ивановна приглашала родителей даже на уроки, и всегда при переводных экзаменах присутствовали родители, которые восседали вместе с учительницей за столом и даже задавали вопросы. На переводные экзамены приглашали не всех родителей, а человек пять-шесть. Учительница быстро завоевала авторитет среди учеников и родителей и была желанным гостем в каждой семье. Если в какой семье проходило какое-либо торжество, обязательно приглашали учителей. Правда не все торжества они посещали, но некоторые, наиболее важные, как то, свадьба и другие – они посещали.

Новые учителя открыли дополнительное обучение взрослых, как бы, вечернюю школу для взрослых по ликвидации неграмотности. Они стали привлекать молодежь к участию в художественной самодеятельности. Кстати, Иван Михайлович очень хорошо играл на гитаре и, очевидно, любил искусство. Он был душой всех вечеров. Вначале в вечернюю школу шли не совсем охотно, но через короткий промежуток времени, взрослых учеников становилось все больше и больше. Не только молодежь, но даже и пожилые люди потянулись к грамоте. Обычно, после вечерних занятий ставили самодеятельные спектакли и концерты. Нам было интересно побывать на вечерних занятиях и посмотреть спектакль. Анна Ивановна категорически запрещала нам посещение вечерних концертов или спектаклей, а Иван Михайлович, наоборот, тихонько старался пропустить, чтобы не заметила Анна Ивановна. В этих случаях мы выбирали такие места, чтобы нас не заметила учительница. Если же мы были обнаружены учительницей, то подвергались немедленному выдворению и попадали в ее немилость.

Однако у нас возникало большое любопытство посмотреть, как наши отцы, матери, сестры или братья будут отвечать на уроках. Мы себя считали уже грамотными. В большинстве случаев нас быстро обнаруживали и вежливо выпроваживали из школы с последующим сообщением родным.

С прибытием новых учителей занятия пошли регулярно, срывов не было, качество занятий намного улучшилось. Кузьма Алексеевич часто не приходил в школу, особенно зимой при больших снежных заносах, естественно, в таких случаях и все занятия отменялись.

Занимался я хорошо, все предметы, которые проходили в школе, давались мне нетрудно. Когда я учился в третьем и четвертом классах, учительница доверила мне проверять выполнение письменных работ по русскому языку и арифметике в первых-вторых классах.

Я очень гордился этим доверием учительницы и чувствовал себя, как говорится, на седьмом небе.

Несколько слов о проведении времени после занятий. Пионерской организации у нас в школе не существовало, комсомольской тоже. Хотя в четвертом классе занимались ребята комсомольского возраста. Правда, их было немного. Комсомольской организации даже не было в трех деревнях, из которых ребята ходили в школу. Никакой внешкольной работы с нами не проводилось, и мы после школы были предоставлены сами себе. Весной и осенью в свободное время находилась работа по дому. Зимой весь досуг проходил в катании с гор.

Иногда после школы разыгрывались «боевые баталии» между учениками различных деревень. Ребята нашей деревни объединялись с ребятами из деревни Тереньково и выступали против ребят из Лясутино. В этом случае нас оказывалось большинство, и мы обычно гнали Лясутинских ребят чуть ли не до их деревни. Бывали случаи, когда нас оказывалось меньшинство, тогда нас постигала такая же участь. Нам оставалось в этом случае побыстрее улепетывать до дому. Когда учительница узнала о наших баталиях, она стала после уроков выходить на улицу и наблюдать, пока мы мирно не разойдемся по домам.

Эти баталии не носили какие-то преднамеренные хулиганские действия, а просто были детские шалости. После этих наших оборонительных и наступательных действий на следующее утро в школе опять были все друзьями.