Детство мое, как видно из предыдущей главы, длилось недолго – всего около двенадцати лет. Окончилось лето 1925(6) года, завершились полевые работы, и я с отцом начал собираться в путь на заработки. Сборы были недолгие. Необходимо мне было пошить одежду, сапоги и приготовить две пары нижнего домотканого белья. Верхняя рубашка, брюки и пиджак были пошиты из купленного материала, так называемого чертова кожа. Это был хлопчатобумажный материал, который отличался большой прочностью. Из него-то и шили брюки и верхнюю одежду. Как я раньше указывал, у нас в деревне все мужики имели специальность портного. Естественно, квалификация их была различной. Одни из них обладали высокой квалификацией, это были первоклассные специалисты. Они шили очень красиво и добротно по тому времени. К высококвалифицированным портным относился и мой отец. Это был ювелир своего дела. Он мог одинаково хорошо шить и верхнюю одежду, и костюмы как мужские, так и женские, и даже шил платья. У него все получалось прекрасно. Такая категория портных имела постоянное место работы. Жители деревень, в которых работали такие мастера, другим проходящим портным работу не отдавали. Они ожидали своего мастера. Такой специалист в определенных деревнях был своим человеком. Таким мастерам работы всегда хватало.  

Другая категория портных – менее квалифицированные. Эта категория специалистов не имела постоянных клиентов и довольствовалась случайными работами. Они обычно действовали в более отдаленных районах от своего места жительства, где их никто не знал. Из-за плохого качества работы они, как правило, повторно в тех же местах не появлялись. Обычно они шили более грубую одежду, например, полушубки и армяки из домотканого материала. Иногда шили одежду и из фабричного материала. Бывали частые случаи, когда качество их работы по-деревенски называлось «порчей», то есть портили вещь. Поэтому они не имели постоянного места работы и устойчивого заработка и бродили весь сезон по различным деревням в поисках работы.

Постоянное место работы моего отца было в двадцати четырех километрах от нашей деревни. Это, в основном, были две деревни: Товарково и Мягкое. Иногда, по большой просьбе отец выезжал в Бараньи Рога и Ольхи. Эти деревни относились к одному Мосальскому уезду с нашей деревней. Бывали случаи, когда отец находился дома, а за ним специально приезжали, чтобы пошить одежду к свадьбе. 

По воскресеньям в уездном городе собирались базары. Отец, как правило, по воскресеньям выезжал в город, где встречался с матерью, покупал на заработанные деньги все необходимое для дома, и мать возвращалась домой, а отец обратно на работу. Пока я учился, отец с собой брал в качестве подмастерья или ученика кого-нибудь из молодых ребят из нашей же деревни. Длительное время на работу с отцом ходили мои двоюродные братья: Арсений и Ваня. Это были дети его родной сестры.

Вот и настал мой черед отправляться на работу. По правде говоря, в начале я шел с неохотой. Ведь мои товарищи оставались дома. Дальше учиться их не отдали, следовательно, они будут всю зиму кататься с гор на различных приспособлениях и на коньках по замерзшему льду на реке. Не думаю, что я в 12-летнем возрасте мог быть настоящим помощником отцу в работе. Очевидно в первое время причина была другая. В семье у нас к этому времени прибавилось еще четверо ребят от второй матери и, естественно, того скудного сбора урожая, чтобы прокормиться, не хватало. Из дому уходило на всю зиму два лишних рта, а это большое дело.

В отходе, кроме платы за пошив, хозяева нас кормили и, надо сказать, кормили очень хорошо. В октябре месяце 1926 года мать отвезла нас в город Мосальск. Там мы распрощались и дальше пошли пешком до места работы. Прибыли мы в деревню Товарково – это была основная база нашей работы. Вспоминаю, как первый раз жители говорили: «Андрей Игнатьевич, кого же ты привел». Был я росту маленького, худой. В это время у меня и весу-то было, наверное, не более 30 килограммов. Единственные у меня были качества – подвижность и сообразительность.

Вначале мне казалось, что я попал в какой-то другой мир, и, вроде, все смотрят на меня и думают: «Зачем ты, друг, пришел! Какой из тебя работник». К работе я относился с особым энтузиазмом, старался поскорее чему-то научиться и быть действительно помощником, а не просто нахлебником. К сожалению, оказывалось все не так-то просто и часто мое рвение к работе выходило боком.

Когда отец мне что-то поручал делать, я старался сделать побыстрей и, как правило, все портил. Отец меня не ругал за это, хотя начинал все переделывать заново, а мне оставалось только смотреть, как у него все просто и хорошо получается.

Первое время он старался не загружать меня работой, а посылал меня пойти погулять с местными ребятами. К сожалению, в начале я не мог воспользоваться этой возможностью. Отец же себя в этих районах чувствовал как дома. Все жители ему были очень хорошо знакомы, и он иногда на час-два уходил посидеть к местным мужикам. Я оставался в чужом доме один и не знал, чем заняться.

Такое мое одиночество длилось недолго. Быстро и я освоился, познакомился с местными ребятами своего возраста и по вечерам ходил вместе с ними на все их проделки. Приняли они меня в свою компанию хорошо и относились ко мне даже с каким-то уважением. Возможно из-за того, что я был таким маленьким, а уже работал, помогал своему отцу, или наоборот из-за уважения к моему отцу.

Во всяком случае, я уже не чувствовал себя одиноким, а впоследствии так привык к местным ребятам, что уже потерял разницу между своими деревенскими ребятами и этими новыми друзьями.

В Товаркове я близко подружился с братьями Блазненковыми: Василием, Степаном и Ваней. Это были дружные, физически здоровые ребята. Кроме дружбы моей с ними я как бы находился под непосредственной их защитой от «посягательств» на меня со стороны других ребят.

Отец их, Петр Матвеевич, и мать, тетя Тоня, как я ее называл, были очень добрыми гостеприимными людьми. Впоследствии я как-то невольно превратился в их четвертого сына. Они очень хорошо относились ко мне. Как правило, все свободное время, которое мне предоставлял отец, я проводил с этими ребятами.

В первый же сезон отец выполнил свое обещание и купил мне гармонь.

Жизнь пошла веселее.Теперь, в основном, свое свободное время я использовал на то, чтобы научиться играть на гармошке. Учился играть самостоятельно безо всяких нот – на слух. Очевидно, я своим пеликаньем крепко надоедал хозяевам, у кого приходилось работать. Теперь было две задачи: научиться ремеслу и музыке. Причем с обучением меня ремеслу отец почему-то не торопился. Он часто на мои требования давать мне больше работы всегда отвечал: «Ты еще молод, у тебя впереди много времени и успеешь выучиться и наработаться». Это утверждение расходилось с моим желанием. Я хотел быстрее научиться самостоятельно выполнять большинство операций. Со временем обучение игре на гармошке начало охлаждать мой пыл к быстрейшему обучению ремеслу.

В наше время гармонист был первым парнем на деревне, и мне очень хотелось к первому возвращению домой научиться что-нибудь исполнять на гармошке. Надо сказать, что мне это удалось. Наверное мое упорство оказало свое воздействие.

К нашему возвращению домой на побывку в январе 1928 года я уже мог исполнять на гармошке простейшие танцы: краковяк, польку, вальс и некоторые другие, а это уже для меня много значило. Перед своими товарищами я выглядел на голову выше. Они сидели дома, а я зарабатывал себе на хлеб, купил гармонь и научился даже играть. Внутренне же я оставался тем же ребенком, каким был и год-два назад. В последующем я больше стал втягиваться в работу, привык к своему положению, и моя мечта продолжать дальше учебу стала отходить на задний план.

Я уже примирился со своей судьбой, и мне стала нравиться моя будущая профессия – портного. Мечтал я теперь только об одном – научиться так хорошо работать как мой отец. И так из года в год, в свободные от сельскохозяйственных работ месяцы, я с отцом продолжал работать на стороне и обучаться этому ремеслу. Работа с отцом в отходе у меня продолжалась до 1930 года. К религиозным праздникам, которые раньше встречали, мы приходили домой на побывку. Здесь я для своих товарищей-однокашников оказывался как никогда кстати. В это время зимой в деревнях каждый вечер молодежь собиралась на посиделки. Строго соблюдалась очередность вечеров. Собирались по очереди к тем хозяевам, у кого были девчата. Если жилплощадь не позволяла у той или иной девушки проводить такой вечер, то она нанимала эту жилплощадь у кого хаты были более свободные. На этих вечерах пели, танцевали, играли в различные затейливые игры. Ребята на эти вечера собирались не только из своих деревень, но приходили из отдаленных селений. Обычно на таких вечеринках происходило и знакомство парней с девчатами, которые приходили из других деревень. Нередко такие знакомства заканчивались свадьбами. Как вам известно, всякий вечер требует музыки. В деревне основной музыкой являлась гармонь. Если гармошки нет – вечер проходил очень скучно. Девчата, чтобы привлечь гармониста, также договаривались между собой. Если гармонист предложит какой-либо девочке свою дружбу, не отказывать ему, хотя бы он и не нравился этой девочке. Если в этом случае отказать гармонисту, значит он больше не придет, и вечера обречены на скучное их проведение.

Девчатам нашей деревни в этом повезло, имелся свой гармонист – это был я. Поскольку по возрасту в другие деревни ходить на вечера я был еще мал – они этим преимуществом пользовались и всегда на вечера приглашали меня. Отец мне разрешал посещать вечера в своей деревне, иногда даже сам заходил с другими мужиками, посмотреть веселье на этих вечерах.

Но здесь было НО. Меня-то приглашали посещать эти вечера взрослых, чтобы я их развлекал игрой на гармошке, а моих товарищей – нет. Считали, что они по возрасту не должны посещать вечера взрослых. Мне было неудобно перед своими товарищами, и я от их компании отрываться не мог и пренебрегать их желаниями тоже. Тогда мы договорились между собой, что я объявлю бойкот, т.е. не буду ходить на вечера, если они не будут пускать всех моих товарищей. Взрослые девчата и ребята пошли на этот компромисс с условием: вся наша братия будет вести себя спокойно. Мои друзья тоже согласились на эти условия, но часто мы нарушали их и поэтому подвергались выдворению. Меня старались оставлять, но я был верен своим товарищам. Тогда ограничивались строгим предупреждением нас и разрешали оставаться всем. Иногда мы всей ватагой подростков врывались в другую деревню и, надо сказать, нас принимали. Очевидно, просто терпели нас только потому, чтобы использовать музыку для более веселого времяпрепровождения.