Настало время оказать помощь Чехословакскому народу в освобождении родины от фашизма. Наступали мы после Одерского плацдарма на левом фланге 1-о украинского фронта в направлении Опавы. Мы тогда называли почему-то этот населенный пункт Троппау.

 На границе Чехословакии немцы заняли заранее подготовленные оборонительные рубежи и встретили нас сильным огнем. Попытки наши сходу прорвать оборону противника и продолжать наступление успеха не имели. Причем, по старой чехословацкой границе проходил сильный укрепленный район, который немцы также приспособили к обороне. 

 Для прорыва такого сильного оборонительного рубежа требовалась тщательная подготовка. Нужно было взломать эту оборону, прежде чем пустить в наступление пехоту и танки, а для этого требовалось усилить артиллерией наступающие части. Подготовка шла быстрыми темпами. Были определены части, которые должны наступать в первом и втором эшелонах. Наша дивизия снова вернулась в состав 28 стрелкового львовского корпуса. Дивизия должна была наступать во втором эшелоне. 

 Я со своим полком вначале вошел в состав дивизионной артиллерийской группы 107 стрелковой дивизии, командующим артиллерией дивизии быд подполковник М.Г. Коротков. Это опытный командир-артиллерист. Он прошел службу в артиллерии от командира взвода до командующего артиллерией дивизии. В начале войны он командовал артиллерийским полком. Спокойный, вдумчивый командир, он никогда при отдаче любого приказания не повышал голоса. Впоследствии мне пришлось вместе с ним служить после войны. В моей памяти о нем сохранились самые лучшие воспоминания. 

 Мой полк привлекался только на первые два этапа артиллерийского наступления, то есть на артподготовку и поддержку атаки. В последующем полк снимался с боевых порядков и переходил в распоряжение своей 246 стрелковой дивизии. В состав группы кроме моего полка входил тяжелый дивизион 203мм орудий и часть артподразделений других соединений. Перед нами находилась господствующая высота, которую немцы довольно сильно укрепили.

 Естественно, чтобы атаковать в лоб на эту высоту потребовалось бы большое превосходство в живой силе и технике. Поэтому мы рассчитывали, что вариант наступления будет каким-то иным. Однако оказалось, что наступать будут непосредственно на высоту. 

 Подошел день наступления. Артиллерия своим громом оповестила о начале наступления. Артиллерийское обеспечение было спланировано, как и многие другие ранее используемые варианты, при наступлении на полевую оборону противника. В данный момент нужно было учесть, что оборонительный рубеж у противника состоял из долговременных инженерных сооружений, то есть из железобетонных дотов. Такую оборону хотя и мощными, но короткими огневыми налетами разрушить невозможно. Необходимо было методическим, прицельным огнем из крупнокалиберной артиллерии вначале разрушить эти долговроменные оборонительные сооружения или искать какой-то обходной маневр прорыва этой оборонительной линии, а не лезть в лоб на высоту. Я вспоминаю, когда мы в Финляндии преодолевали оборонительную линию Маннергейма на реке ..., мы даже выкатывали на прямую наводку для стрельбы по дотам 203мм орудия. В конечном счете и этот огонь оказался недостаточно эффективным. Тогда ночью засылали в тыл к финам саперов со взрывчаткой, которые, проявляя героизм и отвагу, заходили с тыла и некоторые укрепленные точки взрывали вместе с их гарнизонами. После чего пускали в наступление пехоту. 

 На этом направлении никакой опыт по уничтожению дотов противника учтен не был. Очевидно, рассчитывали на моральный эффект и слабую боеспособность немецких солдат к этому времени. Однако оказалось, все это не так просто. После артиллерийской подготовки наши танки и пехота пошли в атаку. Танки начали гореть от артиллерийского огня противника как свечи. Атака захлебнулась, пехота залегла. 

 Перенесли артогонь обратно на передний край, после чего снова пустили танки и пехоту в атаку. Сердце сжималось от одного вида, как бесцельно горели наши танки. В таком случае более целесообразно остановить атаку пехоты и танков и выработать наиболее удобоваримый вариант наступления. Ведь уже шел 1945 год и надо было пожалеть и людей, и технику, которая слишком дорого доставалсь нашему народу. 

 В это время прибыл высокопоставленный фронтовой начальник и приказал возобновить атаки. Фамилию я этого военоначальника не называю, она довольно популярна среди народа и не стоит «какими-то мелочами омрачать ее». 

 Наши танки волна за волной шли в атаку на эту безымянную сильноукрепленную высоту и продолжали гореть. На скатах этой высоты образовалось настоящее танковое кладбище. Через некоторое время пошла в ход дубина этого фронтового военачальника. Сначала дубина прошлась по спине генерала авиатора, который осуществлял взаимодействие авиации с наземными войсками. Затем с КП 28 стрелкового корпуса полетела папаха командующего артиллерией корпуса полковника Гофен-Шефера. 

 Мой наблюдательный пункт от КП корпуса, где бушевали страсти, находился всего в каких-то 50 метрах. Не равен час, очередь может дойти и до нас. Я по траншее решил продвинуться вперед к противнику и подальше от большого начальства. Мое передвижение заметил командарм 60 ... и окликнул: «Пискунов, ты куда это уходишь?»

 «Товарищ командарм, там на НП корпуса влетает всем, и правым, и виноватым, очередь за нами, а моя спина слишком хрупкая, боюсь, не выдержит дубины и сломается», – ответит я в шутку командиру. 

 «Все сейчас станет на свое место, наша армия переходит в подчинение 4-о украинского фронта, вот начальник и хочет все от нас выжать», – ответил командарм. Пришлось вернуться на свое прежнее место. Начальство действительно скоро уехало. Атаки на высоту были прекращены. Провели дополнительную разведку, уточнили уязвимые места в обороне противника, определили, где расположены менее прочные оборонительные сооружения. В направлении на высоту продолжали демонстрировать, что здесь будет возобновлено наступление, а в это время на слабые участки обороны противника обрушили артиллерийский огонь, перегруппировали пехоту и танки, выкатили для стрельбы по дотам и дзотам орудия на прямую наводку, и после чего перешли в атаку. 

 Атака увенчалась успехом. Высота была обойдена с юга, и противнику на этом участке грозило полное окружение. Противник начал покидать оборонительные рубежи и отходить в направлении Опавы. Когда наши части заняли укрепленный оборонительный рубеж противника, мы убедились, что на таком оборонительном рубеже можно держаться долго. По всей линии были железобетонные укрепления, которые разрушить наземной артиллерией среднего калибра невозможно.  

 Наши части перешли в преследование противника. Километрах в десяти от линии прорыва обороны навстречу подбежал ко мне чехословацкий гражданин со связкой ключей и что-то впопыхах начал пояснять. Сначала я ничего не понял. Потом дошло. Он показал мне спиртовой завод, который облепили наши солдаты и предлагал принять все это хозяйство. 

 Мы его успокоили. Предложили продолжать заниматься своими делами на заводе. Солдатам приказали покинуть предприятие и выставили охрану. Охране мы предложили все функции передать тыловым подразделениям дивизии, которые, на наш взгляд, и должны были принять все необходимые меры о судьбе данного предприятия. 

 Наступление после прорыва укрепленного района пошло успешно. Наши части перешли к преследованию противника. Г. Опаву мы заняли через три дня после прорыва укрепленного рубежа и продолжали наступать в направлении г. Пардубице на правом фланге 4-о украинского фронта. 

 В это время из полка забрали моего заместителя по политической части майора Федотова, любимца всего личного состава полка. Жаль было расставаться с таким душевным и умным политработником. Он был душою полка и командовать полком, когда рядом с тобой такой человек, намного легче. С другой стороны, мы были довольны его назначением. Он ушел от нас начальником политического отдела артиллерийской бригады. На место Федотова прислали ко мне заместителем подполковника Нежурина. Это был уже не тот человек, хотя и по воинскому званию он был выше майора Федотова. Оказывается, дело не в воинском звании, а в умении работать с людьми. Через несколько дней в дивизию, хотя и с опозданием, пришла телеграмма о моем откомандировании в распоряжение 52 армии. Это была работа Михаила Николаевича Горского, у которого я был начальником штаба артиллерийского корпуса, он добился моего перевода к себе в штаб артиллерии армии, хотя этому переводу не было суждено осуществиться. Прибыл командующий артиллерией армии Кабатчиков В.В. и сообщил, что меня не отпускают. Телефонограмма была подписана командующим артиллерией 1-го Украинского фронта, а наша армия перешла в подчинение 4-го Украинского фронта. По правде говоря, я не имел особого желания с полка снова переходить на штабную работу. Притом, я привык к личному составу полка, понимал его, а они меня. У нас был хороший контакт, да от такого комдива как Дмитрия Леонидовича Казаринова мало найдется жалающих покинуть дивизию. 

 Мы продолжали наступление, хотя противник на некоторых рубежах оказывал сильное сопротивление. У немцев перед 4-м Украинским фронтом была довольно сильная группировка под командованием генерала Шёрнера. Эта группировка даже после объявления Германией о капитуляции не сложила оружия и продолжала оказывать сопротивление. 

 Очевидно, целью такого ожесточенного сопротивления немцев было прорваться на соединение с американскими или английскими войсками. Местность на нашем направлении была сильно пересеченная. Однажды при преодолении одного перевала ездовые упряжки 122мм гаубицы моего полка не смогли управиться, и орудие вместе с лошадьми сорвалось под откос. 

 К нашему счастью, ездовые почти не пострадали, орудие тоже оказалось целым, несколько поколечились лошади. Лошадей в резерве полка было достаточно и после их замены орудие с расчетом снова вступило в бой. 

 Апрель месяц выдался очень теплым в тех местах, и мы, преследуя противника, перешли на летнюю форму одежды. Дивизионы полка были переданы стрелковым полкам. Я с разрешения командира дивизии, как и прежде, со своими органами управления двигался с командиром 914 стрелкового полка – подполковником Шабельным. 

 Связь с дивизионами поддерживалась по радио, чтобы в нужную минуту можно было или переподчинить дивизионы, или собрать все вместе, а главное – иметь возможность маневрировать огнем артиллерии в нужном направлении. На пути своего наступления мы встретились с чехословацкими партизанами, которые во многом нам помогали при наступлении. Они прекрасно знали местность и могли нас провести в обход оборонительного рубежа. Однажды на подступах к Пардубице необходимо было захватить мост через реку, не дать возможности его взорвать немцам. Это естественно на некоторое время задержало бы наше продвижение.

 Партизаны вызвались нам помочь в захвате и удержании моста до подхода наших частей. Единственное, чего они попросили – это немного оружия и боеприпасов. Мы им дали оружия и боеприпасов столько, сколько им было необходимо, и выделили на помощь небольшой отряд из 914 полка.

 С задачей они справились блестяще. Все попытки немцев разгромить партизан и овладеть мостом оказались безуспешными. Нам не пришлось форсировать реку, а благодаря героическим действиям партизан мы свободно и без задержки переправились через мост. 

 Преследование противника проводилось по различным направлениям. Бывали случаи, когда, с одной стороны, в крупный населенный пункт входили мы, а, с другой стороны, въезжали немцы. Приходилось сходу разворачиваться и вступать в бой. При подходе к городу Пардубице я выехал вперед и оторвался от полка на 10-15 километров. 

 Со мной был адъютант Содкин, разведчик и шофер-сержант Чубов. Машина у нас тоже была немецкая, марки «опель-супер». Когда мы въезжали в город по обе стороны проезжей части улицы стояли огромные толпы народа. Причем публика стояла очень спокойно и не выражала никакого волнения и, как обычно, восторга. Обычно при встрече нас с местными жителями последние выражали огромный восторг и трудно было вырваться из такого окружения ликующих людей. А здесь при нашем появлении все замерло. Мы полагали, что случилось что-то неладное и, не вылезая из машины, начали с опаской осматриваться по сторонам. 

 Однако, мы не смогли догадаться, в чем дело. Ну думаем, влипли как кур во щи. Причем на подходе не было видно ни одной нашей машины и ни одного солдата. На мне был одет комбинезон без погон и единственным признаком, что мы советские воины, служили фуражки со звездочками. Только я вылез из машины, как вся публика пришла в движение. Нас окружили со всех сторон. Откуда-то появились различные букеты цветов. На перебой начали нас приглашать в гости. Вначале нас завели в местный ресторан и угощали всем, чем только было возможно. Я задал вопрос, почему нашу машину встретили с такой опаской. Оказывается, нас приняли за немцев. Перед нашим появлением за несколько минут прошла немецкая колонна. На хвосту немецкой колонны въехали и мы, и жители думали, что это тоже немецкая машина. 

 К этому времени начали подъезжать подразделения полка и тылы полка. На ночь мы расположились в этом городе. Люди и кони за это время очень устали. Необходимо было дать несколько часов для подразделений, чтобы накормить личный состав и коней и привести все в порядок. 

 Я со своим заместителем по политической части подполковником Нежуриным был приглашен на отдых к врачу, который имел небольшой двухэтажный особняк. 

 Мы любезно приняли приглашение и последовали к месту отдыха. Оказалось, что враг был русским. Во время революции эмигрировал в Чехословакию и поселился там на постоянное место жительства. Занимался он частной лечебной практикой. Было у него всего две комнаты, где он принимал больных и проводил процедуры. 

 Сам он участвовал в движениях сопротивления против гитлеровских оккупантов. Очень скучал по Родине и имел большое желание побывать в Советском Союзе. Воспользовавшись любезностью хозяина, мы приняли ванну, привели себя в порядок. Хозяин пригласил нас к столу отужинать вместе с ними. Семья их состояла всего из трех человек – супруги и дочери. 

 Ужин был скромным, но разнообразным, с наличием вина. Мы попросили разрешения принести к ужину кое-что из наших запасов. К закуске, которую принес мой ординарец ефрейтор Пошинин, мы достали бутылку нашей русской водки. Наш хозяин с удовольствием выпил русской водки и даже похвалил ее за хорошие вкусовые качества. На рассвете, поблагодарив хозяина за гостеприимство, мы отправились дальше в направлении на Прагу. 

 Первого мая полк остановился на привал. Из дивизии сообщили, что вечером приедет в полк начальник политотдела полковник Спекторенко И.Г. для вручения наград. Подразделения заняли боевой порядок, выставили охранение и выслали разведку по направлению дальнейшего нашего наступления. Все награжденные были приглашены на командный пункт полка, где мой заместитель по тылу майор Онегин Е.Г.  подготовил скромный товарищеский ужин. К ужину заместитель по тылу майор Онегин Е.Г.  достал где-то хорошего трофейного вина многолетней выдержки. На мой вопрос, где он его приобрел, сказал, что разведчики раздобыли в замке, который находился поблизости. Мне был вручен орден «Красного Знамени», которым я был награжден за боевые действия на Одерском плацдарме.

 После вручения наград полковник Спектаренко И.Г. поздравил всех награжденных, пожелал успехов в бою и убыл в дивизию. Мы все стали собираться к отъезду на свои НП и ОП. Подошел ко мне адъютант лейтенант Садки и доложил неприятную весть. Погибли три лучшие разведчика полка: Полищук, Афанасьев и Нарожный. 

 Это были воины незаурядной храбрости. Я приказывал командиру штабной батареи и помощнику начальника штаба полка по разведке, капитану Семенюку, не разрешать ходить им в разведку без моего разрешения. Мы их берегли и посылали только в крайней необходимости. Они с пустыми руками из разведки никогда не приходили.

 Однажды после Одерского плацдарма, продолжая наступление, наши подразделения встретили сильное огневое сопротивление противника и залегли. Немцы на открытом поле огнем из пулеметов могли много личного состава вывести из строя. Требовался смелый и быстрый рывок вперед, чтобы оказаться на оборонительном рубеже противника. Время работало на противника. Вдруг смотрим, поднялся боец во весь рост с ручным пулеметом в руках, открыл непосильный огонь по противнику и побежал к переднему краю обороны немцев. За ним поднялась наша пехота, и немцы были выбиты. 

 Этим смельчаком и был рядовой – артиллерийский разведчик Полищук. Про этих разведчиков можно было привести множество эпизодов, где они проявляли мужество и героизм. 

 Погибли они геройски. Немцы вели сильный пулеметный огонь из одного дота и не позволяли продвигаться вперед нашей пехоте. Причем эти пулеметные точки находились на большой высоте и подобраться к ним было не так легко. Три храбреца – Нарожный, Полищук и Афанасьев – по своей инициативе решили уничтожить эти огневые точки с тыла. 

 Доложили об этом командиру дивизиона капитану Лошину, который вопреки моим указаниям, разрешил им выполнить эту задачу. Пробираясь по склону горы среди кустарников, они в упор напоролись на замаскированный ДЗОТ и все трое были изрешечены пулеметным огнем противника и погибли смертью храбрых, выполняя боевое задание. Не смогли наши герои увидеть победу и плод своих боевых дел, не дожили до победы всего какую-то неделю. 

 До капитуляции Германии оставались считанные дни, однако на нашем направлении немцы по-прежнему оказывали частям дивизии ожесточенное сопротивление. Приходилось приближаться к Праге с тяжелыми боями. Группа Шернера, насчитывающая около миллиона человек, продолжала ожесточенно сопротивляться. Если в Берлине немецкая армия уже капитулировала 8 мая, то группа Шернера 9 и 10 мая еще продолжала вести бои с нашими частями. Когда нашими частями был услышан сигнал из Праги (Проки) об оказании помощи, было решено сформировать подвижную группу и форсированным маршем направить на помощь повстанцам. 

 Такая группа была сформирована из штрафного батальона и других подразделений, посажена на виллиса и передана 302 стрелковой дивизии. Командир дивизии полковник Кучеренко со своим сыном капитаном Кучеренко на своем НП погибли от вражеской бомбы. Задачу поставил этой группе вновь прибывший комдив, по воинскому званию полковник, к сожалению, фамилию его не помню. Мне было приказано двигаться с полком за этой группой и при оказании немцами сопротивления поддержать группу артиллерийским огнем. Все-таки мы опоздали, нас опередили танкисты 3-й танковой армии с 1-о Украинского фронта. Мы вошли в Прагу 10 мая. В этот же день нам был отдан приказ отвести части из Праги. Наша 246 стрелковая дивизия первоначально расположилась в 18 километрах северо-восточнее Праги. Необходимо было собрать подразделения, привести личный состав, технику и вооружение в порядок. Война закончилась!

 Когда мы поняли, что немецко-фашистская армия разбита и Германия капитулировала, ликованию не было конца. Все стихло. Сначала как-то не верилось, что с немцами покончено, наша армия завершила победоносное наступление и что мы живы, дожили целыми и невредимыми до победного конца. 

 К концу дня командиры дивизионов доложили о наличии личного состава, состоянии материальной части артиллерии и конях. Однако в третьем дивизионе не оказалось 7-й батареи старшего лейтенанта Еременко. Батарея действовала со стрелковым полком на левом фланге, и в голову приходили мысли о том, что батарея напоролась на вражескую группировку, которая все еще не желала капитулировать и была уничтожена. Я доложил об этом командиру дивизии, одновременно приказал штабу и командиру 3-о дивизиона майору Константинову организовать поиск. В течение двух суток докладывали о безрезультативных поисках. 12 или 13 мая я выехал в Прагу. Решил посмотреть город. При наступлении мы были только на окраине. По дороге лейтенант Садкин крикнул шоферу «остановись». 

 «В чем дело?» – спросил я адъютанта. 

 «Товарищ командир, повозка с телефонисткой 7-й батареи проехала», – ответил Садкин. Догнали мы эту повозку и сразу же спросили телефонистку, что случилось с батареей. 

 «Ничего», – ответила она, – «батарея находится на юго-западной окраине Праги». Оказалось, что батарея попала в общий поток движения войск и двигалась на Прагу в общей колонне совершенно другой армии нашего фронта. Экскурсия наша сорвалась. Пришлось ехать к батарее. Выругал как следует командира за то, что он не обратился в комендатуру, где бы указал место дислокации нашей дивизии. Пришлось смириться. Главное, батарея оказалась целой и невредимой. Показал по карте командиру батареи месторасположение полка и маршрут движения, а сам отправился обратно в полк. На этом месте мы простояли недолго, нас снова отвели от Праги на 40 километров. В этом районе мы простояли до нашего выезда из Чехословакии. 

 В этом районе нашего размещения нас посетил командующий фронтом генерал армии Еременко и член военного совета фронта Мехлис. Командующий лично проверил весь личный состав, беседовал с солдатами и командирами. Если кто оказывался незаслуженно обойден наградами, были на месте награждены. 

 После отъезда частей фронта командующий фронтом устроил торжественный обед, на который были приглашены все командиры: от командира полка и выше. На этом обеде присутствовали наши прославленные военачальники – командармы Гречко, Курочкин, Москаленко и много других генералов. 

 Нельзя не отметить то радушие и гостеприимство, с которыми нас встречали и принимали жители Чехословакии. Это вообще трудно описать. На всем протяжении нашего движения от малого до старого все выходили нам на встречу. Народ встречал нас с хлебом-солью, с цветами и каждый со своим угощением, и везде были слышны традиционные возгласы «Наздар». Местами было просто невозможно проехать. Люди брали друг друга за руки, становились поперек дороги, чтобы остановить колонну. Как только колонна останавливалась, жители окружали содат и командиров и от радости тискали их в своих объятиях. Моментально появлялось чешское пиво, различные пирожные домашнего изготовления, и каждый предлагал откушать от чистого сердца. 

 Последним пунктом нашей дислокации была большая деревня типа городского поселка с магазином и хорошим клубом. Мы перешли на стационарное питание, организовали летние временные столовые. Но здесь у нас оказалась некоторая неувязка с обеспечением посудой командирской столовой. Если солдаты получали пищу в котелки, то у большинства командиров котелков не оказалось. Требовались тарелки и кружки или стаканы для чая. Как говорится, не было счастья, так несчастье помогло. 

 Однажды дежурный по полку доложил, что прибыл староста и полицейский и хотят меня видеть. Сначала я подумал, что-нибудь случилось. Хотя мы были уверены в своих солдатах и командирах, что они не допустят никаких глупостей, но всякое может случиться. Попросил дежурного, чтобы тот пригласил гостей.

 По-русски они разговаривали неважно, также как я по-чешски. Однако мы славяне друг друга понимали. Староста начал разговор. «Мы пришли с жалобой к Вам на ваших командиров», – сказал староста. «Что допустили недостойного в своем поведении наши командиры?» – спросил я их. «Ничего недостойного не допустили, но жители поселка жалуются, что офицеры ничего не кушают у хозяев, где проживают на квартирах. Очевидно, они пренебрегают нашим угощением», – сказал староста, – «вот до вашего прихода в нашем поселке стояли командиры – они все кушали». Оказывается, в этом поселке до нашего прихода находился резерв командиров. Я пригласил их в офицерскую столовую. Кстати подошло время обеда. Они согласились с нами отобедать. Угостили мы их стопкой нашей водки. Разговор пошел откровенный: «Вот видите, почему наши офицеры не кушают у хозяев», – сказал я, – «у нас питание и для командиров, и для солдат довольно приличное, так что прошу поясните жителям – пусть не обижаются. Единственный у нас недостаток – это нехватка посуды для офицерской столовой», – обмолвился я. Что вы думаете? На следующее утро нам столько нанесли посуды, что хватило бы на две полковые столовые. Все это говорило о любви и дружбе чехословацкого народа к нашему народу. Пришлось собрать командный состав и сказать им, чтобы они при приглашении не отказывались откушать вместе с хозяевами. Хозяева дома, в котором размещался я, всегда в прихожей комнате оставляли поднос с домашними пирожными и боченочек пива. Мне редко приходилось видеться с хозяевами. Я очень рано уходил и поздно приходил и старался поставленное кушанье хозяевами обязательно попробовать. 

 Пока мы стояли в этом поселке, очень близко подружились с его жителями. В клубе поочередно показывали наши и чехословацкие фильмы. Совместно проводили вечера отдыха, если их тогда было можно так назвать. Показывали совместную художественную самодеятельность. На вечера в клуб собирались все жители поселка, и старые, и малые. 

 Всегда наши командиры и солдаты получали приглашения посетить клуб. На вечерах часто были организованы танцы под оркестр из местных жителей. На каждый вечер назначался, как мы называем, массовик-затейник, который объявлял: приглашают на танцы дамы или наоборот мужчины, даже объявляли, что приглашают дам советские командиры. Мы, как и наши чешские друзья, считались одной семьей. Трудно было себе представить, что мы находимся в другой стране. У всех была одна мысль – дружба навеки.

 Настало время расставаться. Мы получили приказ передислоцироваться в Польскую республику. Настал день нашего отъезда. Когда жители поселка узнали о нашем отъезде, все собрались на проводы. Тяжело было расставаться с таким гостеприимным народом. Нас провожали следом все жители поселка километров семь нашего пути. Мы следовали дорогой, а народ напрямки тропой и в другом месте обратно нас встретил и продолжал провожать. 

 Уже на новом месте в Польской народно-демократической республике наши командиры продолжали получать письма от наших чехословацких друзей. На территории Польской народно-демократической республики наша 246 СД была расформирована. Артполк расформированию не подлежал и должен был войти в состав другой стрелковой дивизии. Было приказано солдат и сержантов пожилого возраста демобилизовать и отправить домой. 

 При нашей передислокации в полку было очень много запасных коней и крупного рогатого скота. Крупный рогатый скот при перегоне, особенно коровы, избили все ноги об асфальт и с трудом передвигались. Дело дошло до того, что большое количество скота дальше перегонять было невозможно. Стал вопрос, что делать со скотом. Транспорта в полку было мало, я имею в виду автомобилей, чтобы погрузить и перевезти скот к новому месту дислокации. Посоветовавшись со своим заместителем по алмхозчасти майором Онегиным Е.Г., решили передать скот чехословацким друзьям. 

 Так и поступили. Весь скот, который дальше нельзя было перегонять, под расписку передали чехословацкой организации. На новом месте нашего расположения собирались мы встретить 28 годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, а приобрести  изделия из мясных продуктов было невозможно. Вот тогда мы и вспомнили наш акт о передаче скота. «Евгений Георгиевич, наряди, пожалуйста, пару машин в тот город, где мы оставили наш скот», – сказал я своему заместителю, – «возможно, наши чехословацкие братья не забыли наш скромный дар и что-нибудь отпустят нам к празднику из мясных продуктов, если это возможно».

 Снарядили две машины, старшим послали начальника химслужбы капитана Ивлева. По правде сказать, на что-то положительное мы не рассчитывали, а все-таки решили послать, авось да и повезет. Каково же было наше восхищение щедростью наших чехословацких друзей. Ивлев привез полностью загруженные две машины различными мясными изделиями – окороками, колбасами и другой снедью. Капитан Ивлев рассказал нам, какая это была радушая встреча: «Завели меня на склады», – говорил капитан Ивлев, – «и сказали: Выбирайте, что видите и грузите, сколько можете увезти». Это для нас был настоящий подарок к празднику. В наших головах никогда не могло возникнуть мысли о появлении какой-либо трещины между нашими народами – кровью скрепленной дружбе.