Севернее Рыбника на подступах к реке немцы отрезали нашу 1-ю батарею полка лейтенанта Погорелова.

Обстановка для батареи сложилась очень серьезной. Помощь огнем других батарей почти была исключена. Снаряды наших орудий при стрельбе по немцам могли поражать личный состав батареи Погорелова. Немцы с трех сторон окружили батарею и прижали ее непосредственно к левому берегу реки Одер.

Всякое сообщение с батареей оказалось прерванным. Без пехоты своими силами прорвать кольцо окружения было невозможно. В первую же ночь блокады старшина батареи, который в это время оказался в тылах части, на двух лодках по р. Одер пробрался к батарее и подвез им боеприпасы и продовольствие. Обратно возвратиться ему не удалось. На следующее утро немцы возобновили атаки на батарею. Батарейцы сражались самоотверженно. Когда у них кончились боеприпасы, личный состав батареи залез в подбитые немецкие танки. В танках противника, к счастью, оказалось исправным вооружение и достаточное количество боеприпасов.

Из оружия противника батарейцы продолжали отбивать атаки противника. Почти полутора суток личный состав батареи сражался с противником в окружении и вышел из этого сражения победителем. К исходу следующего дня наша пехота и танки при поддержке артиллерии разгромили противника и вызволили батарею. За мужество и отвагу личный состав батареи представлен к награждению орденами и медалями, а командир батареи к высшей награде – присвоению звания «Герой Советского Союза».

К сожалению, по неизвестным мне причинам, наше представление о присвоении звания Героя Советского Союза в вышестоящих инстанциях утверждено не было. Командир был награжден орденом Ленина. Лейтенант Погорелов в настоящее время продолжает нести службу в Одесском военном округе в звании подполковника. После войны бывший комбат героической батареи окончил военно-политическую академию и перешел на партийно-политическую работу. Дивизия подошла в Одеру южнее Рацибура и приступила к форсированию Одера.

Форсировать пришлось на лодках, подручных средствах и других приспособлениях. Форсирование реки и захват плацдарма обошлись дивизии слишком дорого. Дивизия потеряла убитыми и ранеными очень много солдат и командиров. Немцы сражались ожесточенно и принимали все меры к воспрепятствованию захвата плацдарма. Переправившиеся подразделения на правый берег реки отражали беспрерывные контратаки противника. Бои продолжались круглые сутки. На помощь подошли части 322 стрелковой дивизии и сходу начали форсировать реку.

Все попытки противника ликвидировать плацдарм и опрокинуть наши части в Одер оказались безуспешными. Наши удары по противнику продолжались с возрастающей силой. Ночью на понтонах переправили часть орудий для непосредственной поддержки пехоты. Артиллерия и минометы стрелковых полков к рассвету второго дня боя полностью переправились и могли оказывать существенную помощь пехоте своим огнем. Постепенно метр за метром плацдарм продолжали расширять по фронту и в глубину. Немцы, видя басполезность своих контратак, оставили плато вдоль берега и отошли на высоту в 1.5-2 км от берега. На рубеже высот находились кирпичные постройки, что служило для противника хорошим укрытием. Наши попытки выбить противника с этих высот успеха не имели. Части нашей дивизии за период длительных и беспрерывных боев сильно устали и потеряли много личного состава. Полки оказались слишком малочисленными. В каждом полку было сформировано по одному неполноценному батальону.

В таком составе продолжать вести наступательные бои было невозможно. Требовалось пополнить полки личным составом и дать хотя бы короткий отдых для приведения частей в порядок. Дивизию вывели во второй эшелон на отдых и доукомплектование. Артполк, которым я командовал, понес, естественно,  меньшие потери. Мы с замполитом майором Федотовым, посоветовавшись, решили не ожидать, пока пришлют нам пополнение, а применили агитационный маневр по армейским госпиталям. Для этой цели подобрали человек шесть командиров и политработников и направили в армейские госпитали агитировать легкораненых солдат возвратиться в полк.

Причем брали всех, кто пожелает, независимо из каких они частей. Действия наши были незаконные, но ожидать, когда пришлют пополнение согласно распоряжения свыше, время не позволяло. К этому времени полк целиком был переправлен на плацдарм. Поэтому люди были очень нужны для доукомплектования орудийных расчетов и органов управления. В орудийных расчетах батарей было по 2-3 орудийных номера. При такой малочисленности орудийных расчетов рассчитывать на быстрое и точное ведение огня было невозможно. Вот мы и решили провести рейд по госпиталям. Нужно отметить, что в это время в централизованном порядке пополнение почти не прибывало. В основном шло пополнение за счет раненых из выздоравливающих команд. Посылая своих представителей по госпиталям, мы на многое не рассчитывали. Наших представителей могли вежливо выпроводить из лечебных учреждений, а в худшем случае еще и сообщить в штаб тыла армии. Однако вести наших парламентеров превзошли все ожидания. Они с собой привезли около 100 человек. Это было для нас огромное подспорье. В госпиталях желающих воевать в артиллерии оказалось больше, чем мы могли ожидать.

Возможно играл роль и тот фактор, что потери среди артиллеристов были меньше, чем в пехоте, а война подходила к концу. Каждый горел желанием дожить до полного разгрома врага и увидеть победу нашего народа.

Побеседовали мы с замполитом и вновь прибывшим пополнением, рассказали им о боевом пути полка и тех сложных и ответственных задачах по удержанию плацдарма. Начальнику штаба полка майору П.М. Батраку я приказал проверить укомплектованность орудийных расчетов и соответственно наличие личного состава и направить пополнение по дивизионам. «Строго предупредите командиров дивизионов о том, что прибывших бойцов направить только на укомплектование орудийных расчетов», – передал я начальнику штаба, – «поскольку большинство из них не служили в артиллерии».

Однако, с одной стороны, привезенное пополнение нас радовало, с другой стороны, наши самовольные действия начальство не одобрило. Сведения о списочном составе мы подавали в штаб дивизии ежедневно. На этот списочный состав соответственно выводилось продовольствие и обмундирование.

На счет вооружения мы не беспокоились. Вооружения можно было на поле боя насобирать и своего и трофейного сколько угодно. Как только наши сведения о численном составе дошли до штаба дивизии, сначала пришлось отвечать  начальнику штаба, откуда у меня оказалось сто с лишним лишних красноармейцев, а затем и комдиву. Пришлось изворачиваться.

Начальник штаба моим ответом был неудовлетворен и доложил комдиву. Комдив пригласил меня к себе и приказал выкладывать начистоту, где я взял красноармейцев. Я все выложил комдиву о своих командировках по госпиталям и просил только одного – не отбирать привезенное пополнение. Ведь они мне поверили и с желанием, еще не долечившись, согласились воевать в полку.

Дмитрий Леонидович немножко пожурил меня за партизанские методы действия. «А вообще-то ты молодец», – сказал мне комдив, – «что подобрал себе людей».

К концу войны, как я уже говорил, централизованно пополнение почти не прибывало. Люди слишком были нужны в тылу для восстановления разрушенного войной хозяйства. Наоборот, стали часто поступать распоряжения об отправке с фронта специалистов, имеющих высшее образование. Как я говорил, пополнение поступало, в основном, за счет выздоровления легкораненых.

После примерно трехдневных боев стрелковые полки нашей дивизии были выведены во второй эшелон. Артполк оставили на плацдарме для поддержки стрелковых полков 322 стрелковой дивизии. В районе боевых порядков моего артполка занимал оборону 322 стрелковый полк полковника Фомичева.

К этому времени нас переподчинили 15 стрелковому корпусу. Командирам корпуса был генерал Тертышный, а командующим артиллерией – полковник Бабчук. В нашей армии постоянно действовали 3 стрелковых корпуса: 15, 28 и 106. Поэтому дивизии часто переподчинялись то одному, то другому стрелковым корпусам, в зависимости от выполняемой задачи корпусом.

На плацдарме мы задержались и, как объявляли, вели бои местного значения. В район плацдарма дополнительно переправили истребительно-противотанковый фронтовой полк. Разместили его на прямую наводку в боевых порядках пехоты. Теперь наш 777 артполк, казалось, был достаточно надежно прикрыт с фронта. Обстановка, на первый взгляд, стабилизировалась.

Бои вели разведывательного характера. Иногда присходила артиллерийская дуэль, но все это носило скоротечный характер. Очевидно, некоторая наша самоуверенность в недооценке сил противника и переоценке своих возможностей впоследствии дорого нам обошлись на плацдарме.

Разведка доносила, что противник по всем данным продолжал укреплять оборонительный рубеж и не собирался контратаковать наши части. Это привело командование частей и подразделений, занимающих плацдарм, к некоторому послаблению бдительности. Вместо того, чтобы усовершенствовать свои оборонительные позиции, все были настроены на скорое дальнейшее наступление.

Отсюда позиции наши были не оборудованы в инженерном отношении, личный состав не имел инженерных сооружений, чтобы укрыться от артиллерийского обстрела. В общем, все жили на пладцарме сегодняшним днем. Никто не задумывался над тем, что, если противник атакует наши подразделения, то им не за что зацепиться. Части не имели возможности скрытно маневрировать личным составом и техникой. Всякие наши передвижения должны были происходить открыто, что подвергало их к излишним потерям при обстреле противником. И вот случилось непредвиденное, за что мы дорого заплатили. Утром в конце февраля месяца противник подтянул артиллерию, танки и живую силу и на рассвете, неожиданно для наших частей, открыл сильный артиллерийский огонь и перешел в атаку.

Силы были не равны. Противник сосредоточил в этом районе пехоту и танки, которые в несколько раз превосходили наши части, занимающие оборону. Внезапность удара противником и отсутствие у наших частей хорошо подготовленного оборонительного рубежа обеспечили противнику некоторый успех.

Под превосходящими силами противника и неожиданностью удара наша пехота откатилась к району огневых позиций моего полка, а часть пехоты по пешеходным мостикам переправилась на левый берег р. Одер. Фронтовой истребительно-противотанковый полк не успел оказать сопротивление танкам и пехоте противника, и все орудия оказались захваченными противником. Наш артиллерийский полк оказался единственной огневой единицей, способной оказать сопротивление противнику.

Пока противник вел бои с нашей пехотой на переднем крае, полк был полностью переведен в боевую готовность и вступил в единоборство с противником. Полковник Фомичев, командир стрелкового полка 322 СД, со своим штабом и командир истребительно-противотанкового артполка оказались на моем командном пункте. Они лишились полностью управления своими подразделениями и оказались командирами без войск. Естественно, их пугала и расплата за свою беспечность, которую они допустили на плацдарме.

Положение складывалось и для моего полка очень тяжелым. Противник стремился и наш артполк сбросить в Одер и ликвидировать занимаемый нами плацдарм. Личному составу орудийных расчетов и органам управления пришлось вести бои на два фронта. С одной стороны, отражать атаки танков огнем из орудий, с другой стороны, одновременно вести огонь из стрелкового оружия, отражая атаки пехоты противника. Самым страшным для полка было отражение атаки пехоты противника. Огонь из автоматов и пулеметов противника выводил из строя боевые расчеты, что грозило прекращением ведения артиллерийского огня из-за отсутствия орудийных номеров.

Всех командиров без войск, которые находились у меня на КП, пришлось отправить собирать свою пехоту и расположить ее хотя бы в районе огневых позиций для прикрытия орудийных расчетов. Если орудийные расчеты автоматическим огнем противника будут выведены из строя, то будет полная катастрофа. Я со своим заместителем по политчасти, Макаром Федотовым, пошли по дивизионам. Личное присутствие в местах наиболее опасных, где обстановка складывалась не в нашу пользу, было необходимым. На наших глазах солдаты и командиры выходили из строя. Орудийные расчеты с каждым часом редели. Отходить было некуда – позади Одер. Бросить орудия и оставить плацдарм было предательством перед теми товарищами, которые сложили свои головы при захвате этого плацдарма.

Весь партполитаппарат полка был разослан по батареям с единственной задачей – мобилизовать личный состав, драться до последнего человека. «Помощь скоро придет, держитесь, дорогие друзья, бейте проклятого фашиста»,  – говорили мы личному составу подразделений, в котором находились. Надо отдать должное выдержке и мужеству воинов-сибиряков полка, которые самоотверженно сражались с врагом. Наступали такие кризисные моменты, что вот-вот все дрогнет и полетит к чертовой бабушке. Но ни один солдат, ни один командир не дрогнул перед врагом. Раненые – после перевязок, кто мог держать оружие – возвращались обратно в строй и продолжали бить врага.

Наверное, враг не ожидал такого самоотверженного сопротивления от артиллеристов полка. Полк выстоял и не отступил ни на шаг. Плацдарм был удержан. Во второй половине дня на плацдарм начали переправляться стрелковые полки нашей дивизии. Дивизия находилась во втором эшелоне корпуса. Сходу наша пехота вступала в бой с противником. Жизнь повеселела. Мы уже были не одни. Прибывшая помощь оказалась своевременной. К этому времени в полку некому было  командовать подразделениями, батареями и подразделениями. Все командиры дивизионов капитаны Пузанков, Золатар и Болатлин оказались выведенными из строя, а капитан Пузанков по нашему заключению был в безнадежном состоянии. 7 командиров батарей оказались ранеными, а двое были убиты. Командиру батареи капитану Дмитруку оторвало руку, и он, истекая кровью, продолжал оставаться командовать батареей. Дорого полк заплатил за удержание плацдарма, но задачу свою выполнил блестяще. Противнику не удалось столкнуть нас в Одер и ликвидировать плацдарм. В этом большая заслуга партийно-политического аппарата полка и, в первую очередь, заместителя по политчасти – майора Федотова, который появлялся там, где было труднее всего и вдохновлял личным примером солдат и командиров на подвиги во имя Родины. В жестокой схватке переправившаяся пехота нашей дивизии начала теснить противника. Немцы не выдержали нашего напора и к исходу дня отошли на прежние позиции. Положение было полностью восстановлено. В самый разгар боя ко мне подбежал телефонист и передал, что кто-то меня вызывает к телефону.

Я находился от телефона метрах в 100 и послал телефониста к чертовой матери. «Сейчас не до телефона», – повторил я телефонисту. Телефонист естественно передал тому лицу, которое вызывало меня, мой ответ. После я понял, что с моей стороны это был бестактный поступок, но это было сделано сгоряча. В тяжелой боевой обстановке тем более требуется выдержка и хладнокровие. Естественно, по пустякам в такой обстановке звонить никто не будет. Очевидно, интересовались обстановкой и хотели узнать, какая нужна была помощь, а я поступил очень опрометчиво. Вечером за свой поступок я получил соответствующую нахлобучку от командира корпуса генерала Тертышного. Когда противник был выбит и плацдарм восстановлен, телефонист передал мне, что меня вызывает к себе командир корпуса.

Наблюдательный пункт командира корпуса был недалеко, на высоте левого берега р. Одер метрах в 800 от огневых позиций моего полка. С НП комкора плацдарм хорошо просматривался и естественно он всю ситуацию на плацдарме видел, но, очевидно, хотел уточнить у меня подробности создавшегося положения в полку.

Часа в 22-00 я прибыл на НП комкора и передал адъютанту, чтобы он доложил о моем прибытии. Комкор принял меня немедленно и первый его вопрос ко мне был такой: «А разве можно, Пискунов, посылать комкора к чертовой матери?» – спросил комкор. Я просто опешил, ведь с комкором я не разговаривал, подумал про себя. «Товарищ генерал, ведь я с вами не разговаривал», – ответил я. «Совершенно верно», – ответил комкор, – «вы не подошли к телефону, а телефонисту передали, чтобы тот передал ваш ответ». Только тут до меня дошло, какой я допустил ляпус.

«Извините, товарищ генерал, больше в моей практике ничего подобного не повториться», – сказал я. «Хорошо, Пискунов», – сказал генерал, – «на сей раз ограничиваюсь внушением, но учтите, что будет, если подчиненные будут посылать к чертовой матери своих начальников. Такой армией командовать будет невозможно».

Когда официальная часть беседы закончилась, к моему удивлению, вместо разноса комкор пригласил меня вместе отужинать у него. От ужина я не отказался. Целый день во рту ничего не было. Тылы полка находились на левом берегу Одера и доставить пищу на плацдарм было невозможно. За ужином комкор лестно отозвался о боевой стойкости полка, поблагодарил за мужество и отвагу и просил передать благодарность личному составу полка. «Спасибо, товарищ комкор, за высокую оценку действий полка». За умелые действия полка по удержанию плацдарма большая группа командиров и солдат была отмечена правительственными наградами. Я, замполит, командиры дивизионов, многие командиры батарей, взводов, сержанты и солдаты были удостоены награждения – Орденом Красного Знамени, остальные товарищи были награждены другими орденами и медалями.