На 13 июля было назначено начало наступления. Перед наступлением провели разведку боем с задачей: полнее раскрыть огневую систему противника, взять ... и одновременно проверить занятость позиций противником. Противник мог выкинуть и такой трюк. Зная, что на этом направлении готовится наступление крупными силами, мог оставить первую позицию обороны. В этом случае основной огонь артиллерии оказался бы проведенным по пустому месту. На запасных позициях живая сила и техника противника не понесли бы значительных потерь и, естественно, оказали бы более организованное сопротивление.

Противник с этих позиций встретил бы наши наступающие части организованным огнем и, естественно, наступление могло захлебнуться. К нашему счастью, по показаниям пленных – немцы не собирались оставлять занятые позиции и о сроках нашего наступления им ничего не известно. Новых частей в этих районах не оказалось. Немцы могли при начале нашего наступления быстро перебросить резервы с других участков фронта.

В первом эшелоне корпуса должны были наступать 246 СД и 322 СД. На левом фланге корпуса должна была вводиться в прорыв 3-я танковая армия. Ввод танковой армии планировался в первый день боя после прорыва нашими стрелковыми дивизиями главной полосы обороны.

Настал день «ч». Это час начала артиллерийского наступления, то есть время открытия огня. По сигналу, переданному по телефону и радио, заговорили все орудия и минометы.

Трудно было первое время что-нибудь разобрать. Стоял сплошной гром. На позициях немцев можно было увидеть только сплошной дым и пыль от разрывов снарядов. В воздухе можно было наблюдать интересное зрелище полета реактивных снарядов М-31. На фронте их образно называли «головастиками». Иногда видишь стаю вспугнутых птиц, когда они стараются быстрее улететь от того места, где их потревожили, обгоняя в полете друг друга. Такой полет можно наблюдать и среди этих реактивных снарядов. В воздухе по полету траектории они обгоняли друг друга, и иногда некоторые снаряды начинали резко отклоняться от направления полета в сторону. Все это можно было наблюдать невооруженным глазом. Был во время артиллерийской подготовки и несчастный случай. Через несколько минут после открытия огня артиллерией вылетели наши штурмовики и бомбардировщики на обработку переднего края и разрушение укреплений противника.

Над нейтральной зоной неожиданно взрывались два наших бомбардировщика. Оказывается, самолеты оказались в зоне траекторий нашей артиллерии и взорвались от попадания снарядов в самолеты. В этом оказались повинными, в первую очередь, авиаторы. Им мы при массовом применении артиллерии на том или ином направлении всегда давали сведения о направлениях стрельбы и высотах траектории. Они, очевидно, пренебрегли этими данными и, как результат, необоснованно потеряли два самолета вместе с экипажем. Это была неприятная и непростительная ошибка. Но что поделать. Война есть война и на ней также свойственны различные ошибки. После такого массового применения огня артиллерией и авиацией, казалось, в обороне противника ничего живого остаться не может. Первый период артиллерийского наступления подходил к концу. Пехота и танки готовились к переходу в атаку. В это время полетел световой сигнал, затем сигнал был повторен по телефону – прекратить огонь на правом фланге. В чем дело? Оказалось, командир батальона 246 СД поднял батальон в атаку еще до переноса огня артиллерией в глубину. Пришлось передать команду для всей артиллерии «Стой!», перенести огонь согласно таблицы исходных данных второго периода, то есть перейти на поддержку пехоты и танков. Для пехоты и танков был подан сигнал атаки.

Танки, поднимая пыль, на больших скоростях устремились к переднему краю противника. За танками с криками «ура» ринулась наша пехота. В период артиллерийской подготовки немецкая пехота никакой огневой активности не проявляла, а артиллерия вела довольно слабый огонь отдельными орудиями и батареями, который почти никакого поражения не наносил нашей пехоте, танкам и артиллерии. Захват первой траншеи произошел молниеносно. За последующей траншеей первой позиции сопротивление противника все нарастало. После захвата всех траншей первой позиции противник оказал нашим наступающим войскам очень сильное сопротивление, фактически задержал наше наступление.

Началось по сути дела прогрызание обороны противника. Маневрируя траекториями, пришлось сосредотачивать огонь на отдельные опорные пункты, повторять огневые налеты. На левом фланге корпуса войска углубились в оборону противника примерно на 5-6 километров, но по фронту этот аппендицит простреливался противником пулеметным огнем. Положение осложнилось. Подходило время ввода в прорыв 3-й танковой армии, а мы своей задачи к этому времени еще не выполнили. Оборона противника на всю тактическую глубину прорвана не была. Оперативного ... для действия танковой армии обеспечено не было. Командование корпуса принимало все меры, чтобы сложить сопротивление противника и выполнить поставленную задачу. Однако, противник оказывал такое сильное сопротивление, что все наши потуги оказались тщетными.

Бои начали принимать затяжной характер. Противник начал бросать в контратаку свои резервы. В этих создавшихся условиях необходимо было принять какие-то радикальные меры. Противник, при создавшейся обстановке мог с других участков или из глубины подтянуть резервы и усилить свою оборону. Наступление могло захлебнуться.

В таком случае, хотя и ускоренными темпами, в ограниченные сроки нужно заново организовывать прорыв обороны последующих позиций противника.

В этой обстановке командующий фронтом принял решение ввести в прорыв танковую армию. Мы узнали об этом решении, когда увидели движение танков. Наступил критический момент, когда нужен был неожиданный сильный удар по противнику, чтобы окончательно сломить его сопротивление и расстроить всю систему обороны. Таким неожиданным для противника ударом и был ввод в прорыв танковой армии раньше намеченного срока. Лавина танков устремилась в глубину обороны противника по этому узкому коридорчику на левом фланге нашего корпуса.

Артиллерия корпуса получила задачу – максимально подавить артиллерийские подразделения противника, чтобы уберечь наши танки от единоборства с артиллерией противника.

Танкисты армии генерала Рыбалко сходу прорвали оборону противника на второй позиции и стремительно начали продвижение в глубину обороны противника. Положение с прорывом главной полосы обороны противника в полосе нашего левого соседа 38-й армии генерала Москаленко-... также застопорилась. 4-я танковая армия генерала Лелюшенко, которая должна была вводиться в прорыв в полосе 38-й армии, пока оставалась на месте. Через незначительный промежуток времени вслед за 3-й танковой армией двинулась по этому же узкому коридору 4-я танковая армия.

Танковые армии начали обходить противника с флангов и тыла, угрожая полным окружением его группировки. Противник поспешно начал оставлять оборонительные позиции и отходить в Западном направлении на Львов. Наши стрелковые соединения 322 СД и 246 СД приступили к преследованию противника. Теперь в более выгодном положении оказались наши части, которые перешли к преследованию. Они не давали противнику задержаться ни на одном тактически выгодном рубеже. Резервы противника, которые подтягивались из тылов, перемалывались в глубине нашими танковыми соединениями.

Противник опоздал со своим отходом. Теперь он просто спасался бегством и не мог оказывать серьезного сопротивления. Благодаря быстрым и умелым действиям наших танковых соединений нашим войскам удалось окружить группировку противника в районе Золочев, Броды. Части нашего корпуса блокировали эту группировку противника с юга. В полосе наступления нашего корпуса действовал еще 4-й гвардейский танковый корпус генерала Полубоярова.

20 июля группировка противника была окружена и наши части приступили к ее ликвидации, а 21 июля она полностью была ликвидирована. На наш временный НП корпуса прибыл командующий армией генерал Курочкин, генерал Полубояров, генерал Романов – командующий БТ армии и ряд других офицеров и генералов. День выдался очень жаркий. Командующий артиллерией корпуса приболел, и мне пришлось выполнять его функции в это время. Генерал Курочкин выслушал мой доклад об обстановке, снял с себя китель, положив его на футляр стереотрубы и припав к окулярам стереотрубы, стал наблюдать за полем боя.

Здесь чуть-чуть не случилась неповторимая беда. Разрозненные группы немецких солдат разбрелись по лесу и пшенице, которая еще была не скошена, выжидая момента проскочить через боевые порядки наших частей и вырваться из окружения. Немцы буквально обезумели. В полный рост шли напролом, попадая под смертельный огонь наших пулеметов, минометов и артиллерии. Буквально вся местность была устлана трупами немецких солдат. Юго-западнее от нашего НП за дорогой проходила полоса леса, и немцы делали попытки перейти через дорогу и укрыться в этом лесу. По ним непрерывно вела огонь наша артиллерия. Естественно, в каждого солдата не попадешь из оружия, и не исключена была возможность прорваться отдельными немецкими группами в этот лес, хотя наши подвижные части ушли далеко вперед. Я подошел к генералу Полубоярову и попросил пустить вдоль дороги два-три танка, которые будут уничтожать пелеметным огнем и давить гусеницами пытавшихся прорваться немецких солдат.

Возможно, я мало понимал в использовании танков, и мой вопрос был слишком наивным. Генерал Полубояров посмотрел на меня и ответил: «Пошел ты, Пискунов, к такой-то матери. Я и сам вижу и знаю, как нужно использовать танки». Правда, сказал он это в таком шутливом тоне. Генерал Курочкин в одной нижней рубашке продолжал наблюдать и только частенько прикладывал носовой платок к голове, чтобы удалить пот.

В это время неожиданно для всех нас буквально в 100 метрах от НП из пшеницы немцы открыли сильный автоматный огонь по нашей высоте. Кто-то крикнул: «Ложись!» Стрельба все нарастала и приближалась к нам. Около нас не оказалось ни одного стрелкового подразделения. Разведчики и связисты, которые находились со мной, залегли с автоматами в готовности открыть огонь по немцам, как только они покажутся из пшеницы. Около нашего наблюдательного пункта к нашему счастью стояли на позиции два 37-мм зенитных орудия. Я подбежал к ним и отдал распоряжение открыть огонь по району, откуда велась автоматная немецкая стрельба. Как только зенитки наши заговорили – смотрим, стрельба со стороны немцев сразу прекратилась, а через несколько минут немцы с подтянутым оружием начали выходить из массива пшеницы. Набралось их человек сто, возможно и больше, никто не считал. Это уже были немцы деморализированные. Они залегли в пшенице и ожидали удобного момента, чтобы вырваться из окружения. Пленные рассказывали, что им показалось возможным проскочить через нашу высоту в лес. Да, дорого нам могла обойтись наша беспечность в прикрытии НП. На НП находилось по сути дела все командование армии и двух корпусов. Никто, естественно, не думал о нахождении под боком у нас немцев, а поэтому и никаких мер по охране не предпринимал. Впереди ведь находились наши части, которые не должны были пропустить сюда противника, но в бою всякое может быть.

В общем, отделались мы легким успугом, сложив оружие, немцы в сопровождении конвойных, отправились на сборный пункт.

Во второй половине дня сопротивление немцев было прекращено. Большая их часть была уничтожена, остальные сдались в плен. Цифру точно убитых и раненых назвать не могу. Особенно много осталось на поле боя убитыми. Отдельные места были просто устланы трупами, что пройти было невозможно. На поле боя оказалось много брошенной различной техники, орудий и минометов, автомобилей и другой техники и вооружения.

Иногда, еще нет-нет, да услышишь отдельные оружейные и автоматные выстрелы. Небольшие группы и одиночные солдаты, особенно офицеры противника, очевидно, не теряли надежды спатись от смерти или плена. В основной своей массе это были ярые нацисты. Трофеев оказалось много, в том числе продовольствия и спиртных напитков. В начале произвести дегустацию захваченного продовольствия все боялись, полагая, что они могут быть отравленными. Однако, наш русский солдат долго не мог смотреть на эти трофеи.

Причем, наши солдаты непадки на различное тряпье как немцы. Ни у кого и в мыслях не было брать какое-нибудь барахло, если это не разрешено командованием. Однако, выпить никто не отказывался. Сначала один попробовал различного брошенного немецкого шнапса – ничего, потом другой, третий, и весь этот спиртной товар быстро исчез. В это время я встретил командира франтового истребительно-противотанкового полка майора Рожанского, и мы вместе зашли к нам на КП корпуса. Командир корпуса генерал Озимин пригласил выпить по стопке в честь уничтожения окруженной группировки противника. Рожанский предложил мне пойти с ним к офицерам полка и сфотографироваться на память.

С нами пошел и начальник ОК нашего корпуса майор Шпылев Алексей Фролович. Фотография эта сохранилась у меня до сих пор. В это время случилось непоправимое горе для всех нас. Погиб от шальной пули противника командир истребительно-противотанкового полка майор Рожанский. Случилось это вот как. После того, как мы уже сфотографировались и начали собираться двигаться дальше преследовать противника, с безымянной высоты, где стояло несколько брошенных штабных автомашин противника, раздалось несколько выстрелов. Рожанский поднялся и сказал: «Я сейчас проверю, что это за бомба там оказалась». Мы ему посоветовали этого не делать. Какой-нибудь фашист замаскировался, и можно получить дурную пулю. Пехота наша прочешет местность и выковырнет их всех.

Однако, он не послушался. Прошел всего метров 20 и был убит прямо в голову. Надо такому совпадению случиться. С ним пошло несколько человек, а погиб именно командир полка. Это был замечательный человек, грамотный и незаурядной храбрости артиллерист и командир. Мы его считали в корпусе своим, хотя полк был из резерва фронта. Он со своим полком длительное время воевал в составе нашего корпуса и всегда выручал нас в трудную минуту при попытке немцев использовать свои танки против нас. Там же западнее Золочева и похоронили павшего смертью храбрых командира полка Рожанского. Отдали последние почести ему и двинулись вперед. 26 июля мы к исходу дня подошли вплотную к старинному городу Львову. Овладеть сходу Львовом не удалось. На утро 27 июля был назначен штурм Львова. В установленное время артиллерия открыла огонь по опорным пунктам в восточной окраине Львова. Огневой налет был коротким, но мощным. По сигналу ракеты, пехота и танки ринулись на штурм города. Противник пытался оказывать ожесточенное сопротивление, но наступательный порыв нашей пехоты и танков остановить было уже невозможно.

Часам к 11 дня пехота 322 СД и танки 4-о гвардейского корпуса ворвались в город и завязали уличные бои. Львов – старинный город, с узкими улицами, крупными подъемами и спусками затруднял маневрирование в нем танков и артиллерии. Я на немецкой легковой машине тронулся за пехотой в город. Не знаю какой улицей я выскочил к центру города. Машина была с двигателем воздушного охлаждения. И вдруг в середине улицы вспыхнула и загорелась моя машина. Когда мы с шофером вышли из машины и сели на тротуар, то оказалось – наша пехота еще сюда не дошла. Очевидно танки другими улицами уже прошли дальше на Запад, а пехота отстала. Вокруг стояла мертвая тишина. «Ну вот», – думаю, – «сами прибыли в лапы противника». Нужно учитывать и то, что там еще продолжали оставаться различные еще недобитые банды бендеровцев.

Делать было нечего, оставалось только ждать. У нас было всего из вооружения один пистолет и один автомат. На первое время было нечем отстреливаться. О! Какая радость! Появилась наша пехота. Они уже двигались целыми подразделениями – в походных колоннах. Здесь же я встретил своего командующего артиллерией М.Н. Горского. По карте он мне показал, где выбрать место для штаба и приказал немедленно следовать. Место мы выбрали в пригороде Львова на его западной окраине. В этом районе мы остановились на ночлег. Когда приехал Горский, я у него спросил, где он находился. Он поведал мне следующую историю: когда началась война, его супруга оставалась во Львове. До сих пор он ничего не знал о ее судьбе. Связь была оборвана с первых дней войны. При занятии Львова через хозяев, где она проживала, Михаил Николаевич пытался уточнить ее местонахождение и жива ли она. Однако, вразумительного ответа не получил. Хозяева ответили, что сразу же в начале войны уехала. Куда, они не знали. На этом розыск был закончен.

Вечером корпус получил радостное известие. Москва салютовала войскам 60-й армии, освободившим г. Львов. 28 стрелковому (нашему) корпусу было присвоено наименование Львовского, в честь освобождения этого древнего и красивого города. После взятия Львова немцы, откатывали на Запад, бросая технику и вооружение. В отдельные дни, преследуя противника, части корпуса проходили за сутки по 50-60 километров.