Впереди предстояли большие бои и сражения и к ним нужно было основательно готовиться, как теоретически, так и практически. Пополнение на укомплектование частей начало поступать хорошо подготовленное. В основном на укомплектование прибывали курсанты, которые были набраны в военные училища. Эти люди были вполне подготовлены в теоретическом отношении. С ними необходимо было приступить к практическим занятиям с учетом накопленного боевого опыта, приобретенного на войне. Молодые люди все спрашивали, скоро ли мы перейдем в наступление. «Скоро, скоро», – отвечали им, –  «не беспокойтесь, еще достаточно много немцев, с которыми придется воевать длительное время, пока всех их разобьем и закончим войну».

 В период формирования из нашей дивизии в Москву с заездом в Тулу на авторемонтный завод шла автомашина. Я изложил свою просьбу командующему артиллерией дивизии, чтобы разрешили мне на несколько дней с попутной машиной выехать в Москву – повидать семью. Попутно я смог бы выполнить все задания командования дивизии. Для выполнения задачи по ремонту автотранспорта и другого задания командир дивизии направлял начальника автомобильной службы дивизии. 

 Командир дивизии мне также разрешил недельный отпуск для поездки в Москву. Я не знал, как благодарить командира дивизии за оказанную доброту. Собралось нас для поездки в Москву по тем или иным причинам человек 7. Выехали мы во второй половине дня числа 8 или 9 и на следующий день прибыли в Москву. 

 Время на пребывание в Москве было определено всего четырьмя днями. И это было большой радостью. Семью, жену и сына я застал дома. Радостям нашим не было конца. Встретились мы после двух с лишним лет войны в полном здравии. Времени на встречу было отведено очень мало, и мы старались провести его как можно интереснее.

 Решили посмотреть Москву, как сейчас она выглядит. Надо сказать, что в Москве чувствовался нормальный ритм жизни. Кругом уже царило спокойствие. Жители отвыкли от налетов вражеской авиации. Сходили сфотографировались. Я даже успел побывать в Подлипках у своих родственников, хотя это было и не совсем разумно отрывать время пребывания от семьи. Времени побывать с семьей было и так в обрез, а тут пришлось его еще укорачивать. Но что поделать – большой соблазн повидать как можно больше своих взял врех. Отпуск наш подходил к концу. Война, есть война. Нужно возвращаться к месту службы. Я и так был очень благодарен командованию дивизии за то, что мне хоть и короткий, но очень дорогой для меня и моей семьи отпуск был предоставлен. 

 В назначенное время мы собрались и отправились в обратный путь. Обратно мы доехали за одни сутки без отдыха. Нужно было торопиться. Приехали мы ко времени. Дивизия получила приказ через несколько дней выступить в поход и поступить в подчинение центрального фронта, который с упорными боями продвигался к Днепру. 

 После суточного перехода во время отдыха мне пришлось побывать в районном центре Михайловка. Я зашел в райком партии поинтересоваться, кто же здесь возглавляет партийную организацию района и Советскую власть в районе. Это были места боевых действий нашей партизанской бригады. 

 Оказалось, что секретарем райкома партии работает Иван Михайлович Кожин, бывший ком. Михайловского отряда. Встретились, как будто мы не виделись многие годы, обнялись, расспросам нашим друг друга не было конца. Иван Михайлович закрыл свой кабинет и сказал: «Я тебя так не отпущу». Я пытался отговориться, что у меня очень ограничено время на свидание. Он этого и признавать не хотел. 

 Со мной находился начальник штаба артиллерии нашего 89 корпуса. «Что будем делать?»  –спросил я у начальника штаба.

 «Ладно», – ответил он, – «нельзя же обижать хозяина, раз мы заехали в гости». Привел нас Иван Михайлович к себе на квартиру. Познакомил с семьей. Жена оказалась очень приветливой женщиной и сразу же принялась хлопотать, что подать к столу. Таков уж видать русский обычай гостеприимства. Очевидно, долго он еще будет продолжать свой путь. Как ни упрашивали мы хозяйку дома не утруждать себя беспокойством – ничего не помогло. Ведь мы знали, какие трудности испытывают освобожденные районы с продовольствием, а у нас, к сожалению, с собой ничего не оказалось. 

 Иван Михайлович принес и поставил на стол большую посудину, наполненную спиртным. Спиртное оказалось самогоном. «Извините, другого ничего пока предложить не могу», – смущаясь, сказал Иван Михайлович. Выпили по 2-3 стопки за встречу, за успех и т.д. Мы попросили извинения за вторжение и начали собираться. От души поблагодарив хозяев, пожелали Ивану Михайловичу успехов в работе по восстановлению хозяйства и уехали. Больше мне не пришлось встретиться с этим замечательным и душевным человеком. 

 Пока мы находились в Михайловке, дивизия уже снялась с места и двигалась по направлению к Чернигову. Пришлось догонять. 

 Скоро мы подошли вплотную к оборонительному рубежу противника и получили боевую задачу о наступлении. Здесь уже приходилось драться с противником своими силами и средствами. В дивизии оставался для усиления только истребительно-противотанковый полк полковника Юрова. 

 Немец неохотно оставлял занятые рубежи. Сопротивлялся противник, надо прямо сказать, ожесточенно. Даже разбитые части, которые отдельными группами пробиваясь на соединение к своим, воевали до последнего. В бою за Чернигов особенно понесли большие потери от налетов авиации противника кавалеристы. Проходя через Чернигов, мы увидели в городе столько лошадиных трупов, что даже трудно было представить себе, сколько же здесь кавалерии принимало участия в боях. 

 За Черниговом наша дивизия получила задачу наступать в направлении на Лоев и Радуль. На подступах к Днепру особенно развернулись жестокие бои. 

 Были дни, когда немцы своими контратаками выбивали наши части с занятых позиций. Особенно сильные бои разразились южнее репки у высоты 169. За день боя наши части не смогли продвинуться ни на один метр. Северные скаты высоты 169 несколько раз переходили из рук в руки. 

 Я в это время находился с начальником оперативного отделения дивизии майором Крупенченковым на НП командира стрелкового полка майора Шаршепкина. Майор Крупенченков был опытным командиром и воевал в гражданскую войну, обладал какой-то особой смелостью. Я его называл отцом и часто напоминал ему быть более осторожным, не подставлять свою голову шальным пулям и снарядам. «Голова ваша еще нужна нашему народу», – говорил я ему. Он всегда отшучивался: «У немцев еще не изготовлено такого снаряда и пули, которые смогли бы сразить Крупенченкова». 

 Мне часто приходилось с ним совместно заниматься вопросами планирования боя и выезжать в части по проверке выполнения этих планов и приказов на месте, а также в меру наших знаний – оказать помощь. Вот здесь на злосчастной высоте и случилась трагедия. Говорят, война без жертв не бывает. Это верно. Но жертвы должны быть оправданными. 

 Если эти жертвы напрасны, то за них следует и спрашивать сполна. Наблюдая за ходом боя вместе с ком. полка майором Шаршепкиным, вдруг неожиданно майор Шаршепкин упал. Мы с Крупенченковым подняли его и пытались установить причину падения, но все наши усилия оказались напрасными. Сначала мы подумали, что подвело сердце – бывает и это. Неожиданный сердечный приступ и человека нет. Срочно послали за врачом, а сами расстегнули воротник гимнастерки и рубашки, но нигде не могли обнаружить ни раны, ни крови. Пока подоспела помощь – майор Шаршепкин уже был мертв. Для нас его смерть оказалась загадкой. Только впоследствии нам сообщили, что при вскрытии оказался в сердце обнаружен осколок полщиной со швейную иголку. Даже рану по внешнему осмотру было трудно обнаружить. 

 Немцы по районам нашего НП вели сильный артогонь осколочными снарядами. А иногда стрельба велась болванками, которые применялись в основном при стрельбе по танкам. Майор Крупенченков принял на месте командование полком. 

 Снаряды беспрерывно рвались в нашем расположении, пули жужжали как пчелы в улье. Крупенченков вышел на бруствер НП и стал в бинокль наблюдать за полем боя. Я его обратно одернул, говорю ему: «Садись в окоп и смотри в стереотрубу». 

 Нельзя же проявлять необоснованную, я бы сказал, бесшабашность вместо разумной смелости. «Что ты мне читаешь нравоучения», – ответил Крупенченков. 

 Я как-то особенно любил этого старика и был привязан к нему. У него всегда можно было получить разумный совет. Мне даже было его жаль. В душе я не представлял, что с ним может что-нибудь случиться. Иначе я не посмотрел бы на его ворчливость и стащил его с бруствера. Какое-то предчувствие мною руководило и еще раз повторил свое требование, но обратно получил отрицательный ответ.

 И вот случилось обратно непоправимое. Я не успел даже сообразить, что же все-таки случилось в эту минуту с Крупенченковым. Он упал навзничь, обливаясь кровью. Когда мы его отнесли за бруствер, он уже не дышал. Его тело оказалось обезображенным. Болванка противника прошла его насквозь прямо посередине туловища. За каких-то 30-40 минут погибло на одном и том же НП два командира полка. Долго я не мог забыть этого замечательного командира и наставника. Не могу и до сих пор вычеркнуть его из своей памяти и до некоторой степени виню себя, что не проявил достаточной твердости, чтобы заставить Крупенченкова спуститься в окоп. 

 Чем ближе мы приближались к Днепру, тем ожесточеннее оказывал сопротивление противник. Однако, остановить наступательный порыв наших войск немцы уже не могли. Все контратаки противника успеха им не приносили. Они приносили немцам излишние жертвы и на какое-то время оттягаивали окончательный разгром. При отходе за Днепр немцы в своей пропаганде разглагольствовали о неприступности «Днепровского вала», что русские, мол, на Днепре сломают себе шею и форсировать Днепр им не удастся. Однако для немцев это было только мнимым успокоением. 

 Дивизия получила приказ уничтожить противника на левом берегу Днепра северо-восточнее Лоева и сходу форсировать Днепр. Кто бывал на Днепре, тот знает, что это река довольно широкая и с быстрым течением. Перейти пешком или переплыть в одежде с оружием было просто невозможно. Командование дивизии еще до подхода к Днепру отдало приказ частям готовить подручные средства для форсирования реки. Части, ведя упорные бои с противником, начали одновременно сбивать небольшие плоты, набивать соломой мешки и плащпалатки для переправы солдат и легкого вооружения. В общем, по пути наступления мы начали подбирать все, что можно было приспособить для переправы. 

 Мне приходилось переправляться через Днепр вплавь в июле 1941 года, так что я уже имел какой-то опыт, но здесь одиночная переправа без вооружения и запаса к нему боеприпасов ничего не даст. Немец таких десантников просто расстреливал бы как куропаток. 

 При выходе к Днепру командиры всех степеней принимали меры не только в организации переправы, а, в первую очередь, и в огневом обеспечении ее. 

 Необходимо было подтянуть артиллерию, которая своим огнем обеспечила бы переправу. Противотанковые орудия и минометы готовили для переправы с первым эшелоном на правый берег. Форсировать Днепр решили во второй половине ночи _ _ _ сентября. До этого необходимо было составить график переправы, вывести подразделения в исходное положение, довести до подразделений задачи и очередность переправы, спланировать и подготовить огонь артиллерии. 

 Одновременно необходимо было учитывать и то, что вся эта работа проходила под сильным обстрелом нашего берега артиллерийским и минометным огнем противника. Немцы всю ночь беспрерывно продолжали освещать ракетами русло реки. Командующий артиллерией дивизии послал меня в штаб артиллерии 76 гвардейской стрелковой дивизии увязать выпросы артиллерийского взаимодействия при форсировании. Дивизией этой командовал генерал Кирсанов А.В., который сам в прошлом был артиллеристом. 

 Разрешив все вопросы артиллерийского обеспечения, я вернулся в свою дивизию с докладом. Осуществить же наше решение по артиллерийскому обеспечению не пришлось. Генерал Кирсанов этой же ночью получил новую задачу от командарма – форсировать Днепр южнее Радуля и вдоль берега следовать на юг. Нам пришлось выполнять свою задачу по форсированию Днепра самостоятельно. Для артиллерийского обеспечения форсирования кроме артиллерии, которая прикрывала подразделения огнем с закрытых позиций, мы большое количество орудий поставили на прямую навалку непосредственно вдоль берега. 

 Прямой наводкой можно точнее и быстрее подавить и уничтожить цели, которые будут обнаружены в процессе форсирования. Два полка дивизии для форсирования реки выделили в первые эшелоны по усиленному стрелковому батальону, укомплектовав их личным составом и техникой за счет других подразделений. 

 Надо сказать, что за период боев на подступах к Днепру, мы уже много потеряли личного состава. Части стали очень малочисленными. В полках насчитывалось по 400-500 активных штыков. Поэтому и приходилось укомплектовывать передовые батальоны личным составом за счет, как говорится, оголения других подразделений. 

 Примерно в 2 часа ночи загрохотали наши орудия, извещая о начале нового, более трудного периода наступления с форсированием крупной водной преграды. С начала Великой Отечественной войны мы подобных водных преград не преодолевали. Верховное Главное Командование специальной директивой установило высшие награды отличившимся при форсировании Днепра – присвоение Героя Советского Союза. 

 Ночь оказалась очень жаркой. Разразилась такая канонада с обоих сторон, что трудно было вообще что-то понять несведующему человеку. Всплеск воды от разрывов снарядов, освещение ракетами русла реки со стороны противника, полет и свист тросирующих пуль представляли такой фейерверк цветов и шума, что казалось происходит какое-то грандиозное «торжество». Однако, в этом фейерверке гибло много наших лучших сынов-героев, солдат и командиров. 

 Часам к 3-30 мы уже слышали стрельбу наших подразделений, высадившихся на противоположный берег. Все – и общевойсковые командиры, и мы артиллеристы с нетерпением ожидали весточки об обстановке на правом берегу Днепра. Такой весточки долго не было. Часам в 4 ночи через Днепр вплавь переправился к нам командир взвода управления штабной батареи артполка Борода и в зубах притащил телефонный провод для подключения к аппарату на нашем берегу. Провод они тянули с собой при переправе, но он был артобстрелом перебит. Борода – это не фамилия нашего героя, а его все звали так потому, что он носил большую и красивую бороду. Установили телефонную связь и запросили обстановку. Положение у них там оказалось очень серьезное. Во-первых, не все причалили к тому берегу. Часть личного состава на подручных средствах отнесено было течением и прибито у изгиба реки южнее нашего КП около километра обратно к нашему берегу. Во-вторых, немцы сопротивлялись ожесточенно и беспрерывно бросали подразделения в контратаку, стараясь выбить наши перенаправившиеся подразделения. Радиостанции, переправленные вместе с первым эшелоном, оказались выведенными из строя. Подразделениям подана команда – любой ценой удерживать плацдарм и по возможности последовательно стараться захватывать новые участки. Начали переправлять подкрепление, то есть вторые эшелоны. 

 К утру батальоны двух полков были переправлены на правый берег Днепра и в упорных боях не только удержали плацдарм, но и расширили его до километра по фронту и в глубину. Местность на правом берегу Днепра была в глубину километра на два низменная, ... по фронту же еще больше. Далее проходила возвышенность с населенными пунктами, где у немцев оказались заранее подготовленные укрепленные позиции. 

 На утро на больших плотах мы переправили две пушечные батареи артиллерийского полка на правый берег. Это было хорошим подкреплением нашей пехоте, особенно, против танков. К счастью, здесь в пойменной части применить танки в большом количестве было невозможно. Местность изобиловала большим количеством стариц, небольших озер. При атаке небольших групп танков противника наша артиллерия уже могла с ними расправиться. 

 Положение несколько стабилизировалось. Очевидно, немцы поняли безуспешность применения своих контратак и решили закрепиться на высотах. Эти высоты занимали господствующее положение, и немцы всю как на ладони просматривали занятую нами территорию и район переправы. 

 По-прежнему русло руки в районе переправы противник беспрерывно обстреливал артиллерийским огнем и затруднял всякие работы в районе переправы и перевозку личного состава, питания и боеприпасов. 

 Несмотря на беспрерывный обстрел переправы противника саперы начали подвозить и готовить материал для постройки моста. Сначала решили навести понтонную переправу, параллельно строить деревянный мост. 

 Мы с командующим артиллерией полковником Вержиковским утром переправились на правый берег на лодке. Пришлось поманеврировать между разрывами, но все окончилось благополучно. На месте решили разобраться с артиллерией и решить, что можно предпринять для лучшего артиллерийского обеспечения пехоты. Эта пойма, занятая нашими подразделениями, нас не могла устраивать для дальнейших действий по расширению плацдарма. 

 Сосредотачивать значительное количество живой силы и техники на этом плацдарме было невозможно. Все было на виду у противника, и он, безусловно, использовал бы эту возможность, чтобы артогнем максимально вывести из строя нашу живую силу и технику. Каждый солдат и так был на счету, а поэтому личный состав необходимо было беречь. У нас активных штыков осталось очень мало, а пополнение не поступало. Очевидно, такое же положение было и у других частей. Если в армию или фронт поступало пополнение, то оно было направлено на наиболее важные участки боевых действий. Однако, необходимо было думать, как немца выбить с господствующих высот и лишить его, в первую очередь, глаз по наблюдению за нашей переправой и обеспечить более безопасное передвижение личного состава на занятый плацдарм, а также производить сосредоточение и перегруппировку подразделений. Тут нам пришла мысль использовать наш метод применения ратных минометов. 

 Поручили организацию и массированное использование ратных минометов майору Коваленко. Начинать массированный обстрел переднего края противника нужно было немедленно, то есть на вторую ночь после начала формирования. Пока мы занимались изучением обстановки и организацией минометной группы, время уже подошло часам к трем дня. Мы очень крепко проголодались, а утолить жажду голода было нечем. Возвращаться же на левый берег Днепра решили с наступлением темноты. Нужно было перенести время голода. 

 Подразделениям, которые находились на плацдарме, привозили обед тоже с наступлением темноты. Оставалось только одно – терпеть до вечера. Я командующему артиллерией говорю: «Сейчас мы замечательно пообедаем». «Каким образом?» – спросил Вержиковский, – «сухой травы наварим?» «Нет», – говорю, – «будем кушать свежую рыбу». Вержиковский, улыбнувшись, проговорил: «А вы шутник». Я пошел к солдатам в окопы, отдолжил «Лимонку» и начал просматривать старицы, выбирая наиболее подходящую, на мой взгляд. 

 В одну из небольших, если можно так назвать, канав бросил лимонку и начал ожидать появления рыбы. Через 15-20 минут секунд на поверхность воды всплыли дву щуки килограмма по полтора-два и несколько штук другой рыбы – плотва и небольшие подлещики. 

 Собрал всю рыбу, одолжил у солдат посудину и начал варить уху. Правда, заправить мою уху различными петрушками не представлялось возможности, но это не беда. Рыба сварилась быстро, и я пригласил своего начальника к «столу». Хлеба тоже не оказалось, однако вареная рыба и так пошла с аппетитом. 

 Мы поделились своей трапезой с солдатами, которые находились там, а они нам откуда-то достали по сухарю. Обед получился на славу. Утолив жажду голода, мы начали собираться к переправе на левый берег. Я попросил полковника Вержиковского разрешить мне остаться на плацдарме и не только проверить организацию минометной группы, а главное – эффективность ее огня. Получив утвердительный ответ, я направился к майору Коваленко. Майор Коваленко – очень общительный и веселый командир. 

 Найдя его в траншее, в шутку доложил, что прибыл в его распоряжение. Он же ответил также шуткой, что гостю рады, но угощать нечем. «Надеюсь, вечером кружку чаю с сухарем найдешь. Ладно», – говорю, – «шутки в сторону. Давай будем думать, как лучше сделать, чтобы выкурить противника из траншей». 

 Собрали мы обратно, как и в первый раз, более тридцати 50мм минометов, расставили их в первой траншее, как солдат в шеренгу, и приказали расчетам с наступлением темноты поднести как можно больше мин. Часов в 11 ночи открыли беглый огонь по переднему краю противника. Дальность и направление стрельбы подготовили сами и каждому расчету написали, при каком прицеле вести огонь. 

 Направление для стрельбы определили еще засветло. На бруствере перед каждым минометом поставили колышек на случай проверки направления стрельбы. Направление стрельбы оставалось на все время стрельбы неизменным, а прицел приходилось менять в большую сторону после нескольких очередей.

 Так мы около часа вели интенсивный огонь с одного места, потом перекочевали на другие позиции. Таких позиций мы наметили четыре. Во-первых, меняя позиции, мы обезопасили себя от определения немцами наших позиций. Во-вторых, обстреливали больший фронт противника. Всю ночь наша «гвардейская реактивная артиллерия», кочуя с места на место, вела огонь. 

 Утром дали команду расчетам в укрытия и отдыхать. Следующую ночь решили повторить наши действия для проверки эффективности нашей стрельбы, договорились с командиром стрелкового полка, подполковником Степановым, в следующую ночь подготовить группу разведчиков для захвата пленного и попутно разведать огневую систему противника. Немцы подумают, что мы наступаем и постараются открыть огонь со всех огневых точек, а мы в это время постараемся засечь их местоположение. 

 Нам немцы благодарностью не отвечали и открывали по нашей группе сильный артиллерийский и минометный огонь. Однако, их огонь было малоэффективен. Мы находились почти в мертвом пространстве. Как правило, их снаряды были перелетными. Характерно было и другое: как только мы открывали интенсивный огонь из минометной группы, всякая стрельба из стрелкового оружия со стороны противника прекращалась. На переднем крае противника наступала абсолютная тишина. Это нас озадачивало. Почему немцы молчат при нашей стрельбе?

 Во вторую ночь после огневого налета, длившегося минут 30-40, пошла наша разведка. Мы ожидали оживление огня со стороны противника при подходе нашей группы к траншеям противника. По всем данным разведгруппа должна подойти к траншеям противника, а стрельбы со стороны немцев нет. Начали гадать, что могло случиться. Заблудиться наши разведчики не могли. 

 Слишком было малое расстояние от нашего переднего края до противника. Будем ожидать возвращения разведчиков. Минометную группу оставили на месте на случай, если придется огнем прикрывать разведгруппу при отходе. Возвратилась разведка и доложила то, чего мы не могли ожидать – немцы покинули первую траншею. «Что будем делать?» – спросил я Степанова, – «сейчас доложим в штаб дивизии и дадим команду батальонам приготовиться к занятию траншей противника». После нашего доклада из штаба дивизии последовало распоряжение: немедленно занять траншею противника, пока он не вернулся обратно. Батальоны бесшумно заняли траншею немцев в ожидании, что немцы одумаются и постараются выбить наши подразделения из занятых траншей. 

 Теперь уже восточные скаты высот были заняты нами. Позиции наши значительно улучшились. Переправа наша не подвергалась такому эффективному обстрелу, хотя в покое нашу переправу немцы не оставляли. Периодически продолжали обстреливать артиллерийским огнем. 

 КП и штабы всех полков полностью перебрались на правый берег. Наши позиции на плацдарме достаточно упрочились, хотя местность, занятая нашими частями, не позволяла сосредоточить крупные танковые и артиллерийские части для продолжения наступления. 

 Требовалось продолжать вести бои по улучшению наших позиций на плацдарме, что части и продолжали делать. Наша минометная «реактивная» группа продолжала действовать. Эффективность ее огня по ближним целям была гораздо выше, чем других видов артиллерии. Впоследствии, когда стрелковые полки вели бои по улучшению позиций, были захвачены пленные. У пленных спросили, почему они оставили свои траншеи. Ответ для нас был неожиданным. Какая-то реактивная артиллерия вела такой беспрерывный огонь по траншеям, что под ее огнем не было никаких сил продолжать оставаться в траншеях. Немецкие подразделения от огня минометной группы несли большие потери. 

 Вот тебе и ратные минометы, которые многие наши командиры предлагали выбросить, якобы они только загружают обоз и не используются. Когда темпы нашего наступления доходили до 30-40 километров в сутки, действительно применять 50мм минометы не представлялось возможным. К концу войны 50мм минометы постепенно теряли свои качества и уже больше не поступали на вооружение. Но в данной конкретной обстановке они сыграли свою положительную роль и благодаря им наша пехота без потерь заняла выгодные позиции противника. Это был второй случай, когда мы массированно применили ратные минометы. Первый раз они были нами применены под командованием того же майора Коваленко под Болохово.

 Позиции на плацдарме наши части несколько улучшили. Саперы построили за это время деревянный мост, сообщение на плацдарме с частями стало бесперебойным. Положение стабилизировалось с обоих сторон. Мы прекратили наступать по причине малочисленности стрелковых частей. Артиллерийские части усиления забрали от нас на южный плацдарм севернее Киева. Все говорило за то, что мы пока будем вести бои местного значения и укреплять свои позиции. 

 Немцы тоже на нашем участке перестали активничать. Обе стороны начали зарываться в землю. Немцы, очевидно, полагали здесь закрепиться надолго, а мы усовершенствовали свои позиции, чтобы скрытно в последующем сосредоточить живую силу и технику для дальнейшего наступления. 

 Пока же мы перешли к обороне. Начали заниматься изучением теоретических вопросов, связанных с улучшением точности подготовки исходных данных для стрельбы. Учили командиров-артиллеристов полной подготовке исходных данных с введением поправок на различные условия, а именно: на разность давления, скорость и направление ветра, на температуру воздуха и баллистические поправки. 

 Обращали внимание не только на точность, но и быстроту подготовки. В бою одним из важных факторов для своевременного открытия огня из артиллерии имеет элемент времени. К этому времени вышел проект полевого устава 1942 года. В дивизии специально были организованы занятия по изучению отдельных глав устава, в первую очередь, касающихся нас. Боевой опыт командиры получили за время войны 1941-43 гг. вполне достаточный, научились бить врага. Теперь нужно было пополнить теоретические знания.  Впереди еще предстояли длительные и упорные бои. Противник еще не собирался сдавать свои позиции без боя.