Получив направление в 415 СД, я отправился к месту расположения дивизии. Дивизия уже длительное время находилась в обороне на правом флаге армии. Правее занимала оборону дивизия 11 армии Западного фронта.

Дивизия занимала оборону на Болоховском направлении. Штаб дивизии располагался в лесу. В штабе артиллерии дивизии первым командиром, который меня встретил, был капитан Суслопоров. Я не ошибся, это был он – мой сослуживец. Встретились мы как старые друзья. Он мне сказал, что ежедневно ожидал замену, но не думал о встрече с однополчанином.

Я рассказал ему о моем нежелании ехать сюда и просил майора Бондарева об оставлении тебя на месте, но было поздно. «Вопрос твоей замены уже был решен до моего появления в штабе артиллерии 61 армии».

После нашей короткой и дружеской беседы он меня представил командующему артиллерией дивизии полковнику Вержиковскому.

Полковник Вержиковский был довольно пожилого возраста, излишне располневший, но первое впечатление о нем у меня осталось хорошим. Разговаривал он несколько быстро, но все фразы были отточены и продуманы. Командующий артиллерией рассказал об организационной структуре артиллерии дивизии, укомплектовании материальной частью и назвал, кто командовал соответствующими артиллерийскими частями и подразделениями. Я попросил разрешения ознакомиться с работниками штаба, штабной документацией и другими вопросами.

Получив утвердительный ответ, мы с Суслопоровым вышли и направились в штаб. В штабе мне представили моего помощника старшего лейтенанта Антонова, начальника связи, он же командир штабной батареи, старшего лейтенанта Басконова, начальника артвооружения майора И. Козлова и его помощника капитана Люлько. Бегло ознакомившись с указанными командирами, мне предложили пойти отобедать, от чего я не смог отказаться, так как довольно проголодался. На второй день моего пребывания командующий ортиллерией представил меня командиру дивизии полковнику Масленникову и начальнику штаба дивизии полковнику Игначеву. Это были опытные командиры, участники гражданской войны. Особенно располагал к себе начальник штаба – полковник Игначев.

Грамотный командир, хорошо знающий штабное дело, человек большого такта, он быстро завоевывал симпатии среди командиров штаба. Мне первое время часто приходилось обращаться к нему за советом – и всякий раз я уходил удовлетворенным. Жаль, что мало пришлось вместе поработать с таким обаятельным человеком. В скорости полковника Игначева назначили командиром 336 стрелковой дивизии. В последствии при наступлении мне пришлось несколько раз увидеться с ним, но это были мимолетные встречи.

Приняв дела штаба, познакомившись более детально с документацией штаба артиллерии и ее исполнителями, я остался вполне удовлетворенным. Мои помощники и командиры артвооружения оказались на редкость работоспособными и грамотными командирами. Старший лейтенант Басконов, командир штабной батареи, он же началник связи артиллерии дивизии, находил выход в самых затруднительных ситуациях. Всегда у него имелся достаточный резерв связи.

Как только переходили к оборонительным действиям даже на короткое время, он быстро заменял проводную связь всяким суррогатом, вплоть до колючей проволоки.

Была в штабе чертежница, всеми уважаемая за неутомимость в работе, звали ее Оля. Воинское звание носила сержанта. Фамилии ее, к сожалению, не помню. Это была девушка какого-то особого склада и удивительной работоспособности. Она могла сутками сидеть за работой, не сомкнув глаз ни на одну минуту. Единственная у нее была слабость – очень много курила. Табак был ее страстью. Мы иногда злоупотребляли ее слабостью.

Если требовалось неотложно выполнить какую-то срочную работу, связанную с чертежами, мы прибегали к хитрости. Доставали торбу с табаком, клали ей на стол и просили срочно выполнить работу. При виде табака у нее начинали глаза по-другому светиться. В этих случаях ее уговаривать не приходилось. Пока в кисете был табак – оторвать ее от стола было невозможно. Всякий раз мы старались обеспечивать ее куревом бесперебойно. Иногда специально солдата из штабной батареи снаряжали в подчиненные артиллерийские части достать табака.

Через неделю я поехал по частям знакомиться с подчиненными артиллерийскими частями и подразделениями и, в первую очередь, с командирами. Артиллерийский полк оказался вполне боеспособным, полностью укомплектованным материальной частью артиллерии и личным составом. Командир полка, подполковник Старостин, внешне оказался привлекательным человеком и по оценке командующего артиллерией довольно хорошим организатором. Однако, беглые вопросы, заданные мною, касающиеся специальной артиллерийской подготовки, показали, что он очень смутно в них разбирается. Мои предположения о слабой артиллерийской подготовке подполковника Старостина подтвердились в процессе совместной последующей работы. Можно было сказать, что артиллерийская подготовка командира была очень слабой. Начальник штаба, майор Рок, командиры дивизионов и батарей оказались подготовленными и сильными воинами. С такими подчиненными можно было командовать полком и идти вперед не оглядываясь. В дивизии имелся истребительно-противотанковый дивизион. Командовал дивизионом майор Кочин, заместителем по политической части был капитан Алексеев, начальником штаба – капитан Федулов. Это были командиры особой храбрости. Как правило, орудия этого дивизиона открывали первыми огонь по танкам противника. Подразделения дивизиона занимали боевой порядок на самых танкоопасных направлениях и с честью оправдывали свое название – истребильно-противотанкового. Артиллерию стрелковых полков возглавляли опытные командиры – артиллеристы майоры Серов и Коваленко. С момента моего назначения по июль месяц 1943 года дивизия находилась в обороне.

За это время оборону в инженерном отношении настолько усовершенствовали, что можно было от НП полков пройти скрытно на передний край и даже в боевое охранение. Боевых наступательных действий по захвату отдельных объектов ни мы, ни немцы не проводили. Изредка проводили разведку боем с основной задачей: захватить пленного и уточнить огневую систему противника, если это не удавалось заполучить другими методами.

К этим пассивным действиям вольно или невольно начали привыкать. Обзавелись (построили) все добротные блиндажи, начиная от взвода и кончая вышестоящим командованием, где можно в свободное от дежурства время нормально отдохнуть. Иногда возникала с обоих сторон артиллерийская или пулеметная дуэль. Активную роль в уничтожении вражеских солдат в это время играли снайперы.

Надо сказать, они не давали возможности противнику свободно расхаживать по переднему краю. Их лицевой счет с каждым днем увеличивался и, находясь в обороне, они заслуживали высоких правительственных наград за свои боевые дела. Как командир-артиллерист я мало интересовался снайперами, поэтому и не могу указать их фамилии.

Немцы тоже не проявляли особой активности в боевых дейсвтиях. Расстояние переднего края, т.е. передней траншеи нашей до передней траншеи противника, местами доходило до 80-100 метров. Вечером особенно были слышны все разговоры солдат противника. Очевидно и наши разговоры противник тоже слышал. Часто в ночное время на передний край выезжала наша машина с громкоговорителем и начиналась передача для немецких солдат. Немцы тоже применяли такой вид агитации на русском языке, но необходимо отметить, что агитация их была политически беззубой. Им уже нечем было подкрепить свою брехню. Обычно по району, откуда велась передача, обе стороны открывали пулеметный и артиллерийский огонь.

Перед нашей дивизией занимали оборону части 292 или 298 пехотной дивизии 4 армии. Пехотная дивизия немцев не заменялась до начала наступательных действий наших частей. Длительное и бессменное нахождение в обороне позволяло нам знать все подробности о противнике. Надо полагать, что немцы о нашей дивизии также многое знали. В мае месяце я был у начальника артиллерии полка, майора Коваленко. Разбирали мы с ним, как лучше использовать 50 мм минометы, которыми в подразделениях стрелковых полков начали пренебрегать.

Расход артиллерийских и минометных боеприпасов в обороне был ограничен. Устанавливался лимит, а для 50 мм минометов лимит не устанавливали. Этих боеприпасов можно было расходовать сколько угодно. Мы договорились с Коваленко собрать все минометы в одну группу, назначить командира этой группы и использовать их огонь массированно. После каждого 10-15 минутного огневого налета менять огневые позиции. Позициями для этих минометов служила первая траншея. Специального оборудования для них не требовалось. Эффект превзошел все наши ожидания.

Немцы вначале вообще не могли понять, откуда и что летит на их головы и принимали эти огневые налеты за мелкокалиберную реактивную артиллерию. Причем немцы всегда были в неведении, откуда и когда обрушится на их головы град этих мин. Пленные, захваченные нашей разведкой, рассказывали, что не могли выдерживать массированных налетов минометов. Многие из них бросали свои позиции в траншеях и бежали, куда глаза глядят.

В тот день, когда мы решили организационный вопрос с использованием 50 мм минометов, Коваленко пригласил меня к командиру полка, подполковнику Степанову. Раньше я встречался с командирами стрелковых полков в штабе дивизии, когда ставились какие-то дополнительные задачи полком или на различного рода совещаниях. Было уже поздно, Степанов предложил мне вместе с ним отужинать. Я не отказался от его гостеприимства. За ужином в шутку он меня спросил: «Пускунов, желаешь послушать мою биографию?» Я сначала не понял, зачем это он говорит.

Он пригласил меня выйти из землянки и послушать, что передают о нем немцы. Когда мы вышли, не поверил своим ушам. Немцы передавали про подполковника Степанова всякие небылицы. В основном передача была построена на незнании качеств этого командира. Отсюда в передаче просто был набор отдельных непродуманных фактов и даже глупости.

Ясно было и другое. Немцы, очевидно, знали командный состав нашей дивизии от батальонного звена и выше. Степанов сказал мне, что эта галиматья, рассчитанная на эффект незрелых воинов, повторяется довольно часто. Воинские качества подполковника Степанова были несовместимы с немецким враньем. Комадир полка Степанов – опытный, грамотный военоначальник, он одновременно обладал скромностью и душевной щедростью по отношению к своим подчиненным. Личный состав полка любил своего командира. В июне месяце начали поступать сведения, что на Курское направление немцы подтягивают танковые, механизированные и пехотные части. Однако, на нашем направлении по-прежнему обстановка оставалась спокойной, никакой перегруппировки замечено не было.

Зачастило к нам командование армии, в том числе и артиллерии. Получить ответ на наши вопросы: «Кто же начнет наступать первым – мы или немцы?» Наше желание – начать первыми. Уж больно мы засиделись в обороне. Такого определенного ответа мы не получили. Естественно, вышестоящему командованию было видней, упредить наступление немцев или сначала обескровить немецкое наступление, а затем перейти самим в наступление. История подтвердила, что Курская операция Верховным командованием была решена блестяще. В конце июня месяца мы получили из армии указание увязать детально все вопросы взаимодействия и огневого обеспечения флангов с соседней дивизией справа, которая входила в состав 11 гв. армии. План взаимодействия предусматривал два варианта. На случай, если немцы перейдут в наступление на нашем направлении, и наоборот, если перейдем в наступление первыми мы.

Поручено эту работу провести было начальнику штаба дивизии подполковнику Соловьеву, который заменил полковника Игначева, и мне. При возвращении обратно после выполнения поставленной перед нами задачи, в пути у меня произошла радостная встреча. С товарищем моего детства, однофамильцем Пискуновым Ильей Филипповичем. Мы ехали на вилиссе. Остановились на несколько минут передохнуть и полюбоваться природой. Вдруг! Я увидел красноармейца, который нес в ведре обед для личного состава огневых взводов батареи, которая располагалась поблизости от нашей остановки.

Сначала мне показалось знакомое лицо, но когда красноармеец подошел совсем близко, ошибки быть не могло. Это был Илья. Я окликнул его: «Товарищ красноармеец, подойдите ко мне», – попросил я его. Он подошел, поставил ведро и козырнул: «Виноват, товарищ майор». «В чем виноват?» – спросил я его. «Честь не отдал». Об этом потом говорю ему. «Скажи, пожалуйста, товарищ солдат: ваша фамилия Пискунов?» – спросил я. «Да», – ответил он. «А имя Илья?». «Так точно». «А меня ты не узнаешь?». «Никак нет, товарищ майор», – ответил Илья. Тогда я не выдержал и вскрикнул: «Ах ты, чертов пут (такая была у него деревенская кличка), в чужие сады лазили вместе, а теперь не признаешь».

Он внимательно посмотрел на меня и растерялся, что сказать. Юра, назвал он меня, это ты! Обнялись мы с ним, расцеловались, вспомнили наше детство. Расспросил я его, где служит. Он мне рассказал, что служит в артиллерии орудийным номером. Времени, правда, у нас было в обрез, да я был не один. Ему нужно было доставлять пищу, а то все остынет, а нам нужно возвращаться.

Я записал подробно его адрес и спросил, не желает ли он перейти ко мне, если я заручусь разрешением на его перевод. Он согласился, и на этом мы расстались. Больше мне вообще не пришлось его увидеть.

Я выполнил свое обещание. Пользуясь тем, что мы однофамильцы, мне дали разрешение забрать его к себе как двоюродного брата. В первых числах июля я поехал за Ильей. На батарее узнал печальную весть. Два дня назад до моего приезда в расположении огневых позиции разорвался шальной снаряд, и Илья погиб. Я винил себя, что задержал перевод его.