До апреля месяца я исполнял должность начальника штаба артиллерии дивизии, хотя утвержден в этой должности не был. В середине апреля на должность начальника штаба артиллерии дивизии прислали майора Мещерякова. Мещерякова я встречал, в так называемой «Академии Рогаткина». Он там работал в штабе резерва командного состава. Командующий артиллерией дивизией подполковник Сидорчук не хотел, чтобы меня перевели на должность помощника начальника штаба и не возражал о переводе тов. Мещерякова в другое соединение. Он доложил, чтобы меня оставили в прежней должности.

Просьба его удовлетворена не была. При очередном моем докладе в штаб артиллерии армии оперативной сводки по телеграфу начальник оперативного отдела штаба артиллерии армии полковник Гольберг сообщил, что меня отзывают в Москву для назначения во вновь формируемые части и соединения. 24 апреля я сдал все дела майору Мещерякову и направился в штаб фронта, который размещался в городе Воронеже. Нас собралось несколько человек: я, капитан Бахалдин, капитан Софич и ст. лейтенант Григорьев.

Причем с капитаном Софичем мы вместе оканчивали 1-е Киевское артиллерийское училище. В штабе фронта нам выдали предписания и проездные документы до Москвы.

В Москву мы приехали после 1 мая. Прибыли в ГУКАРТ, которое располагалось около площади Ногина. Нас вызвал начальник отдела кадров полковник Гомов, побеседовал с нами и направил во второе отделение ОК для оформления к майору Гирману. В ГУКАРТЕ я также встретил своих сослуживцев по 17 артиллерийскому полку, который размещался в г. Горьком. Здесь оказался бывший наш начальник штаба подполковник Стефанов и комиссар дивизиона батальонный комиссар Малыгин.

Они побеседовали со мной и предложили примерный перечень должностей, которые нам могли предложить. Для меня было все равно, какую предложат должность, главное нужно возвращаться на фронт. Меня направили в штаб Уральского военного округа на должность начальника штаба отдельного артиллерийского полка 17 истребительной бригады, которая формировалась в поселке Абдулино, Башкирской АССР. В штабе командующего артиллерией Советской армии я попросил разрешение на 2-3 дня остаться в Москве для розыска жены и сына. После того, как жена выехала из Белостока, я о них ничего не знал, где они теперь. В начальный период войны никакие письма не доходили на фронт, хотя писали мы их очень часто. Письма я направлял на родину своего отца, куда советовал пробираться и жене. Однако в октябре 1941 года эта местность была занята немцами, и всякая надежда на связь была потеряна. В Москве проживали до войны родители жены, и через них я рассчитывал выяснить место жительства семьи.

К этому времени местность, на которой проживали мои родные, была освобождена наступающими частями из-под Москвы. Мне разрешили остаться и постараться разыскать семью.  По месту жительства родных жены их не оказалось. Они были эвакуированы в Мордовскую АССР. Я встретил брата жены Валентина, который по инвалидности не был призван в армию и остался в Москве. Он меня очень обрадовал, сказав, что жена и сын живы и находятся в деревне у моих родных. Одновременно он рассказал и печальную историю: моя жена в конце сентября приезжала в Москву, чтобы чего-нибудь приобрести из одежды для себя и сына. Они, по сути дела, прибыли к моим родным совершенно раздетые и разутые. Когда она прибыла в Москву и раздобыла кое-что у своих родных и родственников и собралась вернуться обратно в это время, деревню заняли немцы, где остался сын Лева. Жене предлагали остаться в Москве и переждать. Ее убеждали, что наши непременно скоро выгонят немцев, и тогда она сможет вернуться за сыном. Однако, материнскую любовь и привязанность к детям ничем нельзя заглушить. Она не представляла себе жизни без сына. 

Нет никаких вестей от меня и потерять еще и сына – это было сверх ее сил и возможностей. Жена решила пробираться через линию фронта, не обращая внимания ни на какие трудности. Надо сказать, что, несмотря ни на что, ей удалось добраться до деревни Стрелево, где был оставлен сын.

Сын был очень рад. Он от радости при встрече с матерью высказался: «Мамочка, а я думал, что остался сиротой». Хотя я семью и не встретил, но, уезжая к месту назначения, был рад, что семья цела, и территория, на которой они находились, освобождена от немцев, хотя передний край обороны от нашей деревни проходил в 5 км.

До 7 июня бригада находилась в стадии формирования. Личным составом полк комплектовался хорошо подготовленным и безупречным в материальном отношении. Материальную часть получили неоднородную. Несколько орудий было получено 45мм, остальные – 75мм. Разговор шел, что 45мм пушки должны заменить в Москве. К указанному сроку полк и в целом бригада личным составом, материальной частью и вооружением были укомплектованы полностью. Тягачи и автотранспорт обещали укомплектовать в Москве.

В ночь на 9 июня мы получили команду грузиться и двигаться в направлении Москвы. Числа 10 июня наши эшелоны начали прибывать в г. Москву, где мы получили распоряжение разгружаться. В Москве нас обещали доукомплектовать, в первую очередь, автотранспортом и тягачами для орудий.

В Москве мне приходилось часто бывать в управлении командующего артиллерией, чтобы поторопить о выделении нам тягачей для орудий. К тому же там работало много сослуживцев. Орудие это не пулемет и не винтовка и на поле боя вручную его далеко не укатишь. Нам обещали, что со дня на день мы будем укомплектованы.

На второй день после нашего прибытия в Москву, я решил навестить квартиру родных жены. Каково же была моя радость, когда я встретил на квартире жену и сына. Еще при моем приближении к дому ко мне подбежал мальчуган, которым оказался мой сын. Он с радости не мог ничего высказать и только палил: «Папа, я думал, что это какой-то начальник идет, а это ты». При возвращении в Москву жены и сына, они оказались в тяжелейшем состоянии. Одежды нет, карточек продовольственных им не дали, поскольку они не имели Московской прописки.

Жена прошла все инстанции, и везде ей отказывали в прописке. Пришлось мне самому пойти в городское управление внутренних дел и толком объяснить там, какое катастрофическое положение сложилось с семьей. Надо отдать должное работникам милиции г. Москвы. Меня там внимательно выслушали и заверили, что с семьей будет все улажено, и я могу спокойно ехать на фронт. Они свое обещание выполнили. Положение семьи несколько улучшилось, им выдали продовольственные карточки и помогли приобрести необходимую одежду по сходной цене. Я спокойно обратно отправлялся на фронт, зная, что семье будет трудно как и всем людям, но эти трудности они переживут. К тому же им не привыкать, они были в более серьезных переплетах.

Личный состав полка в период нахождения в Москве усиленно занимался боевой подготовкой. Времени специально на обучение и слаженность работы расчетов и подразделений никто не отпускал. Нужно было совмещать организационную работу командования по укомплектованию с обучением личного состава. Многие из командиров и красноармейцев еще на войне не были, и они не представляли себе всей сложности ведения боевых действий. Хотя в мирное время мы стараемся учить людей в условиях, приближенных к боевым, но война всегда вносит свои коррективы. Ведь мы до войны и не думали отступать, если придется воевать, а пришлось, и довольно далеко. Мой помощник в штабе капитан Беленко по оперативной работе и старший лейтенант Чомов по разведке хотя и не были еще на фронте, но оказались хорошо подготовленными в артиллерийском отношении и обладали незаурядными организационными способностями. Я же сам участвовал в финской войне и с первого дня в Великой Отечественной войне уже имел кое-какой опыт ведения боевых действий.

Сочетание моего боевого опыта с хорошей теоретической подготовкой моих помощников давали свои положительные результаты в подготовке подразделений. Командиром полка вначале был назначен капитан, я прошу прощения, но за кратковременностью его пребывания не помню его фамилии: он был отстранен от командования полком. Очевидно, вышестоящее артиллерийское командование считало его недостаточно подготовленным для этой должности. Командиром полка незадолго до отправления из Адбулино прислали майора Апрелева. Это был пожилой человек с большим командирским опытом, высокообразованный и культурный командир. Своими знаниями, выдержкой, уравновешенным характером он быстро завоевал авторитет среди командиров и красноармейцев. Чувстсвовался опыт и знания при отдаче всех его распоряжений. Он был очень вынослив, мы не видели, когда вообще он отдыхал, хотя от подчиненных требовал предоставления личному составу положенного отдыха.

Жаль только, что очень мало пришлось с ним вместе повоевать. Очевидно, на фронте обстановка складывалась очень неблагоприятная. Нас ночью подняли по тревоге и приказали срочно двигаться на погрузку. Тягачами и автотранспортом нас так и не укомплектовали. На наш вопрос: «Когда получим тягачи и автотранспорт?» представители командующего артиллерией Красной армии ответили: «Транспорт и тягачи прибудут к месту нашего назначения очередным эшелоном».

На какое направление нас повезут после погрузки, никто не знал. Предположили, что отправят нас, очевидно, на юго-западный фронт. По сводкам Совинформбюро мы знали, что немцы на этом направлении перешли в наступление и прорвали нашу оборону. Насколько там сложилось серьезное положение по сводкам, определить было трудно. Я считал, что на юго-западном направлении войск вполне достаточно, чтобы сдержать наступление противника. Ведь наши войска дважды в 1942 году переходили в наступление на этом направлении и, надо сказать, довольно успешно. Наступающие части весной 1942 года подошли вплотную к Харькову, а это давало повод к размышлению о наличии значительных сил у нас. Мы знаем из военной литературы, что немецкое командование на юго-западном направлении сосредоточило большое количество войск и техники, которые превосходили наши войска в несколько раз.

Предположения наши оправдались. Когда наш эшелон прошел через узловую станцию «Грязи», которая находится недалеко от Воронежа, стало ясно, что нас везут на юго-западный фронт. Разгрузили нас на станции Сватово. Фронт оказался довольно близко, и нам отсиживаться в ожидании транспорта и тягачей долго не пришлось. Долгожданные тягачи и транспорт с очередным эшелоном мы так и не получили, а боевую задачу – занять оборону недалеко от станции Сватово – получили. Положение дел для артиллерийского полка сложилось довольно тяжелое. Оружия вручную при маневренной обороне много не натаскаешь. К орудиям нужны и снаряды, а их тоже необходимо подвозить. В постановке орудий на огневые позиции первый раз организовали наличными транспортными машинами полка и бригады, а 45мм орудия перекатывали вручную. С большим трудом полк занял боевой порядок. Снарядов было подвезено очень мало, т.е. комплект, который мы везли с собой в эшелоне. Откуда можно было снабжаться боеприпасами в процессе боя, мы так и не успели узнать. Противник своими действиями опередил наше полное окончание формирования. После короткого боя противник обошел нас и вышел в тыл. Положение с материальной частью артиллерии становилось катастрофическим. Делались попытки вывезти хотя бы отдельные орудия транспортом отходивших подразделений и частей, но это не дало положительных результатов.

Всего несколько дней полк вел боевые действия в этом котле. Артиллерийские батареи были переданы батальонам бригады, которые в результате боев оказались разобщенными. По сути дела через 3-4 дня боевых действий бригада оказалась рассеянной, управление и связь с подразделениями были потеряны. Часть личного состава сумела примкнуть к отходившим частям и выскользнула из окружения. Командование артполка и штаб пытались в этой суматохе что-то придумать и предпринять по спасению материальной части, но все наши потуги оказались безуспешными. Итак, артполк, укомплектованный прекрасным личным составом, но, оказавшись без тягачей, бессловно прекратил свое существование. Кто повинен в этой трагедии? Очевидно, командование артиллерией Красной армии недостаточно было осведомлено о положении на этом участке фронта и полагало, что эшелон с тягачами для орудий прибудет своевременно к месту назначения. Эта слабая осведомленность обошлась полку необоснованной потерей материальной части артиллерии и личного состава.

На мой взгляд, полк нужно было разгрузить хотя бы за 100-150 км от линии фронта до прибытия тягачей. В последующем это расстояние можно было бы преодолеть своим ходом за одни сутки. В этом случае можно сказать с уверенностью, что полк сохранил бы свою боеспособность и смог бы воевать в период отхода и в последующих наступательных операциях. Потери полк, естественно, понес бы, но они были бы вполне оправданными.

Я с группой солдат и командиров оказался отрезанным от своих подразделений. Со мной находился мой помощник капитан Биленко и старший лейтенант из оперативного отделения бригады. Хотя по званию я был тоже капитан, но по должности старше других товарищей, я предложил двигаться на Восток и прорываться к своим войскам. Первоначально ни у кого возражений не последовало. Трудности у нас могли возникнуть в основном продовольственного характера. Естественно, централизованно получить продукты в окружении мы нигде не могли. Я старался убедить товарищей, поскольку стабильной линии фронта у немцев нет, а двигаясь через населенные пункты, мы сможем достать часть продовольствия у местных жителей, а часть – при удобных случаях у немцев, нападая на отдельные продовольственные обозы. На следующее утро из моей группы исчезли капитан Биленко и старший лейтенант из оперативного отделения бригады. Это меня несколько озадачило. Что могло случиться? Или они пошли на поиски других групп бригады, или могло случиться более худшее, но полагать на худшее у меня оснований не было. Решили продолжать движение согласно принятого решения. Двигались по открытой местности только ночью. Где местность позволяла и имелись леса и овраги, то двигались и днем. Естественно, темпы передвижения ночью были много медленнее, чем днем. Трудности вызывались и сложностью ночной ориентировки на местности. Приходилось заходить в населенные пункты и расспрашивать у местных жителей, как пройти в таком-то направлении, а иногда брали проводника, чтобы он довел до другого населенного пункта.

Все это снижало наши темпы движения, и мы с каждым днем, хотя и приближались к линии фронта, но уже далеко оказались в тылу врага. Нужно было формировать наше передвижение, иначе мы можем попасть в более трудное положение. По пути к нам присоединялись отдельные бойцы и командиры из других подразделений. Недалеко от Дона к нам присоединился старший политрук Хамитов Михаил. Забегая вперед, хочу сказать, что с Михаилом мы потом длительное время не расставались и были вместе в партизанском отряде в соединении под названием «Объединенные отряды партизан Курской области».

Когда мы подошли к Дону, то у немцев оказались довольно плотные боевые порядки, и пройти незамеченным было непросто. Однако выхода другого не было, нужно было прорываться. Я послал трех человек в разведку, чтобы они в намеченном нами направлении прохода уточнили обстановку. Или посланные товарищи недобросовестно выполнили свою задачу, или при их действии действительно никого в это время не было. Часов в 11.00 – 11.30 ночи мы двинулись вперед и, к нашему несчастью, напоролись на немцев. Пришлось принять бой, но длительный бой мы выдержать не могли. Во-первых, у нас было ограниченное количество боеприпасов, во-вторых, задержка могла привести нас вообще к катастрофе. Нас, естественно, окружили бы и полностью уничтожиили бы.

Если впереди не оказалось бы водной преграды, мы, безусловно, прорвались бы к нашим войскам. Естественно, потери мы понесли бы, но, полагаясь на темноту и беспорядочность ведения огня в ночных условиях, последние оказались бы незначительными.

Из сложившейся обстановки нужно было срочно сделать вывод и принять решение. Пробиваться к реке и формировать последнюю при такой ситуации было для нас самоубийством. Я дал команду отходить назад на северо-запад. Когда мы оторвались от немцев, решили остановиться и проверить личный состав. К нашему сожалению мы не досчитались 13 человек. Решили немного подождать и одновременно послать разведку к месту боя проверить, нет ли поблизости раненых. Разведка вернулась и доложила, что ничего не обнаружено.

Посоветовавшись со старшим политруком Хомитом, мы приняли решение изменить направление нашего движения. Мы полагали, что через лесные массивы перейти линию фронта будет гораздо легче. К этому времени немцы уже занимали оборону со сплошной линией фронта. Естественно, в сложившейся обстановке мы считали свое решение наиболее правильным. Время неумолимо двигалось вперед, а положение на фронтах нам было неизвестно, и у нас созрело и другое решение. Если нам через лесные массивы не удастся перейти линию фронта, то мы останемся в тылу врага и примем партизанскую тактику войны. И так началось наше путешествие в направлении Курска и Брянска по тылам противника.

Действовать в тылу, особенно небольшим отрядом, представляет не большую опасность, чем на фронте. Наш отряд был довольно малочисленным, поэтому мы старались избегать боевых действий с крупными подразделениями противника. Притом наличия у нас боеприпасов к отечественному вооружению почти не осталось. Нужно было думать о приобретении немецкого вооружения, боеприпасов для которого можно было приобрести в достаточном количестве. По пути движения уничтожали средства связи, нападали на небольшие обозы, отдельные группы и уничтожали отдельных солдат и полицаев. Передвигались по открытой местности, в основном, в ночное время.

При заходе в населенные пункты старались узнать у местных жителей о движении немецких частей к линии фронта, какие отличительные знаки есть на их транспорте, какие зверства немцы и полиция применяют по отношению местного населения. Мы одновременно с нашим перемещением старались собрать максимум сведений о войсках противника.

На нашем пути движения встречались немецкие, венгерские и румынские части. В районе м. Репьёвка в основном находились венгерские части. В Репьевке даже находилась венгерская комендатура. Далее к Курску находились различные части, комендатуры были только немецкие. Своей жестокостью немцы восстановили против себя все население за исключением отдельных подонков, которые предложили свои услуги немцам.

Как правило, беседуя с населением, мы приходили к выводу, что уходили на службу к немцам бывшее кулачье, уголовники и пьяницы, для которых слово «родина» не представляло символического значения. Они за бутылку самогонки и брошенные объедки как псам со стороны немцев могли продать Родину. Я и сейчас часто задумываюсь над пьяницами, закоренелыми бездельниками и хулиганами. Кто они в трудную минуту для Родины? И мне кажется, что это потенциальные враги в большинстве случаев.

Мне безусловно будут некоторые товарищи возражать, но статистика показывает обратное. Ну что ж! Если я ошибаюсь, я буду только рад этому. Курск мы решили обойти с Севера и взяли направление на Фатеж. Проходя в этом районе через населенные пункты, чувствовалось, что здесь свой отпечаток накладывают уже действия партизан. Все чаще мы слышали от местных жителей лестные отзывы о наносимых ударах по немцам партизанами. В небольших населенных пунктах, особенно которые были расположены около лесных массивов, немцы были очень редкими гостями. Полицаев и старост, поставленных немцами в этих населенных пунктах, совсем не было.

На всем пути нашего движения мы всегда встречали теплый прием со стороны местных жителей. Когда они видели на нас форму советских командиров и солдат, то относились к нам с какой-то особой радостью, считая, что нас специально перебросили через линию фронта. Начинали расспрашивать о делах на фронте, о положении в стране. К сожалению, мы могли им внести только разочарования. Мы сами с удовольствием послушали бы, что делается на большой земле. Когда мы объясняли, кто мы и куда следуем, интерес к нам все равно не пропадал. Мы могли ответить только одно, что немцы безусловно будут скоро разбиты и наш народ будет освобожден. Некоторые жители в начале нашего разговора относились к нам довольно сдержанно, опасаясь того, что, возможно, мы не те люди, за кого себя выдаем. Правда, такое недоверие продолжалось обычно недолго. Сомнения быстро рассеивались, и начиналась теплая дружеская беседа.  

Недалеко от Фатежа мы уже имели сведения о наличии в этих районах партизанских отрядов, довольно многочисленных и хорошо вооруженных. Однако, точное место их дислокации нам никто указать не мог. Возможно, некоторые из жителей знали точное местоположение партизан и поддерживали с ними связь, но предосторожность и строгое предупреждение командования партизанских отрядов о сохранении тайны заставляла жителей держать язык за зубами. Впоследствии я в своем предположении убедился, что это так и было. Это, безусловно, было правильно. Форма и документы еще не могли служить доказательством нашей принадлежности. Уже лето кончалось, когда мы недалеко от деревни Макаровка в небольшом хуторе встретили вдруг вооруженных людей. Их, правда, было меньше, чем нас. Одеты они были очень разношерстно. Одни в армейских плащах, другие – в пиджаках, третьи – в полупальто. На головном уборе одного из товарищей, который назвался Михаилом, оказалось красноармейская звездочка. Наши встречи оказались неожиданными и для нас, и для них.

Причем у жителей этого хутора мы спросили, нет ли в хуторе полицейских или партизан. У кого мы не спрашивали – все ответили утвердительно, что никого нет. Причем ответили они нам неправильно, ибо в хуторе почти всегда находилась партизанская разведка и, кроме того, на этом хуторе выпекали хлеб для партизан.

В начале разговора при нашей встрече взаимный опрос, кто мы и кто они, ничего не дал. Для них появление в этом районе советских солдат и командиров явилось неожиданностью, и, естественно, довериться они нам не могли. Или они являются партизанской разведкой, или замаскированной полицией. Нас было по числу больше, чем их, и мы по-серьезному настаивали на ответе, кто они. Я им предъявил свое удостоверение и предложил им, чтобы нас отвели к командованию партизанских отрядов. Они это сделать категорически отказались, но предложили со своей стороны другой вариант. Этот вариант заключался в следующем: мы остаемся на хуторе, они же отправляются в штаб партизанского соединения, как они назвали, доложат об этом командированию и прибудут к нам с представителем командования, который будет уполномочен уточнить, кто мы, и примет решение.

Это предложение нас устраивало, но с одной оговоркой: они оставят у нас своего представителя. Почему нас так заинтересовала встреча с командованием партизанского соединения? Мы уже наслышались от местных жителей о том, что к партизанам регулярно летают транспортные самолеты.

Естественно, мы рассчитывали на такой оптимальный вариант переправки нас с их помощью через линию фронта. Мы полагали, что после проведения некоторых формальностей проверки, нас смогут переправить, используя самолеты. И так мы взаимно сошлись на их и нашем варианте встречи.

Когда партизаны ушли, оставив с нами своего представителя, я приказал установить наблюдение, чтобы на случай всяких неожиданностей не оказаться в западне.