Через два-три дня, в первой декаде июля, мы получили назначения в разные действующие части и снова расстались. Я получил назначение на должность помощника начальника штаба артиллерии 187 дивизии 21 армии.

Следуя к месту назначения, я заехал в штаб артиллерии корпуса, чтобы уточнить место расположения дивизии. В штабе артиллерии я встретил своего первого командира дивизиона 17 артполка, к которому попал служить после окончания Киевского артучилища майора Крещановицева.

Он мне сообщил, что корпусом командует комкор Петровский Л.Г., начарткор – полковник Пегло. Ознакомив меня с обстановкой в полосе обороны дивизии, начальник штаба артиллерии корпуса передал, что придется мне принять штаб артиллерии дивизии. Начальник штаба артиллерии дивизии майор Бондарев ранен, и штаб артиллерии возглавляет лейтенант Драчук, призванный из запаса. В дивизии о своем прибытии для прохождения дальнейшей службы я доложил командиру дивизии генерал-майору Иванову и начартдиву полковнику Дмитриеву и приступил к исполнению своих обязанностей. Я был очень доволен тем, что наконец кончились мои мытарства и неопределенность с примыканием к различным частям, где тебя никто не знает и ты никого, а где на знакомство не было времени. Приобрел права военного гражданства. В дивизии я быстро вошел в курс дела, подробно познакомился со своими помощниками. Это были грамотные и преданные Родине командиры, хотя раньше они и не служили в кадрах, лейтенант Драчук и Щербина.

В полосе обороны дивизии после контрудара на Рогачевском направлении наступило некоторое затишье. Части, ведя оборонительные бои местного значения, продолжали совершенствовать оборону. Расположение нашего соединения, да в целом и корпуса, было не совсем благоприятным.

С одной стороны, наши соединения угрожали охватом немецких войск с фланга и при достаточных силах и средствах эту угрозу можно было бы привести в реальность путем перехода в наступление в северно-западном направлении и отрезать немецкие части, вклинившиеся на восток в направлении Кричева.

С другой стороны, немецкие войска постоянно угрожали нашему правому флангу с севера. Наше соединение получило задачу укреплять оборону и не допускать прорыва обороны противником, особенно в направлении Гомеля. Простояли мы в обороне до половины сентября месяца. Ни мы, ни немцы за этот период активных действий не предпринимали. По данным разведки и показаниям пленных немцы готовились к возобновлению наступления. Мы не имели точных данных, где противник будет наносить главный удар. Одно было ясно, что противник постарается отрезать части 187 дивизии и если брать больший масштаб, то и целиком 21 армию. Расположение наших войск, естественно, угрожало флангом немецких войск, которые рвались к Москве, и он наверняка будет пытаться ликвидировать эту опасность.

Наша дивизия занимала оборону на широком фронте, не имея у себя для укрепления обороны никаких средств усиления. Надо было рассчитывать только на свои силы и средства. Однако, как я указывал ранее, обстановка для дивизии складывалась не в нашу пользу. Фронт обороны был растянут более чем на 30 километров, никакого эшелонирования сил и средств в глубину не было. Глубины обороны не существовало, все было вытянуто в линию. В дивизии был один артполк и тот неполного состава с минимальным обеспечением боеприпасами. Естественно, артполк не мог своим артогнем обеспечить прочность обороны дивизии. Достаточно противнику было прорвать оборону на одном из участков дивизии, как мы не могли ему противопоставить никакие силы и средства, чтобы ликвидировать прорвавшуюся группировку противника.

Я не могу сейчас говорить о том, какие резервы для нанесения контратак и контрударов имели наш корпус и армия. Очевидно, там тоже было не густо. Это было видно из того, когда немцы перешли в наступление, имея значительное превосходство в силах и средствах, то обороняющие части не смогли сдержать наступления противника, а парировать удары противника оказалось нечем.

Единственным нашим преимуществом были героизм и отвага наших солдат, сержантов и командиров. Однако, одним героизмом сдержать наступления до зубов вооруженного противника было невозможно.

Наша 187 стрелковая дивизия в составе 21 армии начала отход в направлении Гомеля, Новозыбкова, Клинцев, Прилук, Пирятина и конечным пунктом оказался городской поселок Оржица. При отходе приходилось вести тяжелые оборонительные бои с превосходящими силами противника. Было два варианта отхода: один – на восток в сторону Брянска; другой – на юго-восток по ранее указанному мной направлению. Очевидно, решение было принято, чтобы отходить на юг по следующим соображениям. Во-первых, в направлении Пирятина и Оржицы отходили 5 и 26 армии, которые обороняли Киев; во-вторых, хотя наша армия была недостаточно укомплектована личным составом и вооружением, но, соединившись с армиями, отходившими из Киева, представляла значительную силу. Когда наши части соединились с 5 и 26 армиями в районе Пирятина и Оржицы, то оказалось, что они представляли из себя жалкие остатки с очень ограниченным количеством боеприпасов. Пополнение же горючесмазочными материалами и боеприпасами совершенно отсутствовало. Каждая часть в снабжении проявляла полную самостоятельность.

В период отхода я по приказу командующего артиллерией дивизии полковника Дмитриева выехал в г. Чернигов, чтобы на нефтебазе получить хотя бы немного горючего. Каково же было мое удивление, когда в Чернигове на нефтебазе не оказалось ни одного килограмма бензина. Город был совершенно безлюден. Единственными представителями города оказались люди, выпущенные из дома умалишенных, которые беспорядочно бродили по городу и выкрикивали различные глупости. Возвратился я пустой. На станции Мена оказались цистерны со спиртом. Мы набрали спирта и вместо бензина заправляли машины спиртом.

В районе станции Мена через р. Десна была организована переправа по железнодорожному мосту. На левом берегу р. Десна должны были занять организованную оборону. Однако, при отсутствии достаточной бдительности и четкого руководства частями, нас постигла серьезная неудача. Немцы, переодевшись в наше обмундирование в количестве около роты, переправились по мосту совместно с нашими войсками и открыли сильный огонь из автоматического оружия по нашим переправлявшимся подразделениям. Эти дерзкие и неожиданные действия противника создали неразбериху среди наших подразделений. Когда наши подразделения опомнились и были приведены в порядок, было уже поздно. Танки противника вышли к переправе и овладели ею. Мост оказался невзорванным, и противник воспользовался им для быстрой переправы танков на левый берег р. Десна. Бои шли до наступления темноты. Ночью наши части продолжали отход на Пирятин. В Пирятине мы соединились с 26 армией, которой командовал генерал Костенко. Там же, в Пирятине, скончался от ранения и был похоронен командующий юго-западным фронтом генерал-полковник Кирпонос М.П. Из Пирятина мы отошли в район Оржицы, где окончательно было завершено противником наше окружение.

Дивизия наша к этому времени оказалась довольно малочисленной. Часть личного состава за время боев вышла из строя, а часть личного состава, к сожалению, разошлась по домам. Дивизия при формировании была укомплектована личным составом, в основном, из Черниговской области. И вот при отходе через населенные пункты, из которых были призваны солдаты, часть личного состава смалодушничала и разошлась по домам. Командир дивизии генерал-майор Иванов был ранен. Конечным пунктом нашего отхода был г.п. Оржица. В этом населенном пункте скопилось огромное количество техники и различного вооружения. В основном, это была артиллерийская техника, автотранспорт и обозы трех армий – 5, 21 и 26.

В Оржице около трех дней вели бои в окружении. Артиллерийские снаряды кончились и артиллерийские орудия из грозного оружия превратились в обыкновенные безмолвные мишени. К стрелковому оружию также не оказалось боеприпасов. Положение сложилось довольно критическое. Позади оставался Днепр, а впереди р. Оржица с заболоченными берегами. Сама река Оржица для живой силы, как водная преграда, не представляла большого препятствия, но перед рекой на расстоянии 200-800 метров по обе стороны сильно заболоченные, трудно проходимые поймы даже для живой силы. Технику можно было переправлять только через мост. С дороги свернуть ни в одну сторону было невозможно. Провели неоднократные атаки пехоты и кавалерии с целью захвата переправы через реку, чтобы в последующем построить мост и попытаться прорваться из окружения. Все наши атаки оказались безуспешными. Слишком мы оказались в невыгодном положении. Все ожидали, какое будет принято решение старшим военным начальником. Таким военным начальником оказался командарм 26 армии генерал Костенко. Командующий артиллерией дивизии полковник Дмитриев послал меня доложить о положении артиллерии дивизии и получить дальнейшие указания, что делать дальше с артиллерией. Доклад мой был выслушан, но указаний никаких не последовало. Так я вернулся ни с чем. Положение становилось все хуже и хуже. Когда стало ясно, что овладеть единственной дорогой и переправой, по которой можно провести технику, невозможно – дивизионное начальство собралось на совещание. Решался один вопрос, как быть дальше. Боеприпасов нет, среди личного состава начали проявляться случаи недисциплинированности. Нужно было срочно принимать решение о дальнейших действиях. Стало очевидным, что артиллерию без боеприпасов и горючего вывести невозможно. Конский состав из артиллерии и обозов частично был уничтожен на питание. Было принято решение и в сложившейся обстановке, пожалуй, единственно правильное: артиллерийские системы затопить.

Артиллерия на механической тяге была затоплена в пойме реки Оржица, предварительно с орудий были сняты замки и уничтожены прицельные приспособления. В орудиях 45-76мм были уничтожены замки и прицельные приспособления. Личный состав дивизии по решению командования разбился на группы и обходным путем начал выходить из окружения в направлении Богодухов, Ахтырка. Наша группа командиров и рядовых артиллерии решила недалеко от переправы через пойму формировать р. Оржицу. Однако, мы оказались в ловушке.

Немцы обнаружили нас и открыли с обоих берегов реки сильный автоматный и пулеметный огонь. Мы оказались метрах в 800 от правого берега, довольно в глубоком болоте (пойме). На поверхности воды оставалась только голова. Все тело оказалось под водой. Решили в таком положении дожидаться темноты, чтобы ночью попытаться выбраться на берег. К вечеру начало подмораживать, и мы оказались в плену тонкого льда.

Единственным спасением в таком положении оказался спирт. Через небольшие промежутки времени употребляли по глотку спирту. Меркой была крышечка от фляги.

Примерно в середине ночи немцы прекратили вести огонь, и мы решили выбраться. Дальше оставаться в таком положении было невозможно. Единственным оружием у нас для прорыва были пистолеты.

К нашему счастью, на берег мы выбрались благополучно. На окраине населенного пункта мы залезли на потолки двух домов, чтобы обсушиться. Другого выхода не было. Лесов поблизости не оказалось, а идти в таком положении было невозможно.

Каково было наше удивление, когда днем мы увидели, что в деревне полно немцев. У каждого из нас, как я указывал, было единственное оружие – пистолет. Из офицеров в нашей группе было четверо. Я, командир отдельного зенитного дивизиона Михаил Демин, командир разведки, политрук и работник контрразведки и несколько солдат. Делать было нечего, приготовились к обороне, если немцы полезут за чем-нибудь на потолок. К дому почти вплотную подходило от берега поймы реки кукурузное поле. Початки были сорваны, а стебли остались нетронутыми, а они могли служить укрытием.

Если бы немцы нечаянно смогли нас обнаружить, решение было одно – открыть по ним огонь и быстро по кукурузе обратно отходить в болото. Болото было надежным укрытием. Немцы в болото не лезли, очевидно полагая, что пробыть в болоте долго невозможно, и мы сами должны были попасть к ним в руки. Но они не знали того, что пока в нас текла кровь, и мы могли бороться, о добровольной сдаче не могло быть и речи.

К нашему счастью, все обошлось благополучно. До вечера мы обсушились и с наступлением темноты начали собираться в путь. Когда мы спустились с потолка в сени и зашли в хату, то изрядно своей неожиданностью перепугали хозяев дома. Мы разделяли их испуг. Если бы немцы обнаружили нас, то естественно хозяевам было бы не сдобровать. Они были бы уничтожены. Они еще больше удивились, узнав, что мы целую ночь и день находились у них на потолке. Постепенно испуг их пропал. Они убедились, что мы действительно советские бойцы и командиры, а не какие-то переодетые в обмундирование Красной армии провокаторы. Немцы и их холуи и такую гнусность использовали. Подсылали переодетых в красноармейскую форму провокаторов, чтобы определить лояльность местных жителей к Красной армии.

Разговор у нас пошел душевный. Они нас на дорогу накормили, чем могли, и даже дали с собой из своего скудного пайка хлеба и сала. После чего мы двинулись в путь дальше в общем направлении на Харьков. На своем пути встречали выходящие отдельные группы командиров и солдат. Одни из них были в форме, другие переодетые в гражданскую одежду. Переодетым в гражданскую одежду пробираться было легче. Они могли двигаться даже днем. Полевые войска немцев, упоенные временными успехами, в первое время не обращали внимания на движение отдельных гражданских лиц и групп. Мы со своей группой решили не прибегать к такой маскировке, двигались в форме и с оружием, в основном в ночное время.

Недалеко от м. Краснокутска наша группа лесной дорогой двигалась в дневное время. Неожиданно мы обнаружили несколько замаскированных ям типа землянок. Откопали вход первой ямы, в которой оказались маски противогазов без коробок и довольно много лука. Взяли немного лука в качестве провианта и двинулись дальше в путь. Пройдя метров 100-200 снова обнаружили вторую более тщательно замаскированную яму. При помощи палки стали отыскивать вход в яму.

Не исключено, что ямы могли быть заминированы и поэтому при раскопках придерживались некоторой осторожности. Определив вход, стали советоваться, кто полезет первым. Я изъявил желание пойти первым, хотя другие товарищи тоже не возражали идти вместо меня.

Когда я пролез через вход, то моему взору открылась следующая картина: в яме оказалась легковая машина, довольно приличная, марки М-1. Михаил Демин предупредил меня сверху, чтобы я внимательно и осторожно все осмотрел. Я прислушался к его совету и принялся осматривать каждый метр землянки.

В землянке обнаружил довольно много различных продуктов и другого имущества. Среди продуктов и имущества оказались: два ящика животного жира с фабричным клеймом, много хлеба и лука, более половины мешка папирос «Беломор Канал», несколько пар различных носков и хромовые сапоги и огромная бутыль спирта.

Обо всем, что я обнаружил в землянке, сообщил наверх.

Сапоги оказались как раз моего размера. На месте же я произвел замену сапог на свои сильно потрепанные. После короткого совета решили взять с собой папиросы в необходимом количестве, спирт и немного жира. Нам повезло. Недалеко от обнаруженных землянок оказался домик лесника.

Мы ему принесли два ящика жира и налили литров пять спирта. Он нас хорошо накормил, дал вместо жира килограмм 10-15 сала и белого хлеба. Теперь мы на некоторое время были обеспечены необходимыми продуктами и могли не заходить в населенные пункты, чтобы у местных жителей взять хлеба и других продуктов.

Севернее города Полтавы, когда мы днем двигались перелесками, встретили группу гражданских лиц из четырех человек, три мужчины и одна женщина. Вид у них был довольно жалкий. Потрепанная одежда, как правило, из домотканого материала, а обувь была еще хуже. У одного из них, который оказался старшим, на ногах были одни галоши не первой свежести, подвязанные веревками. Они довольно сильно нас перепугались, приняв за переодетых немцев в красноармейскую форму. Мы, как я указывал, одеты были во все военное и имели оружие. Сели на обочине дороги и повели разговор, кто они и куда следуют.

Ответ был довольно странным. «Идем, мол, с работ на которые были мобилизованы для рытья окопов». Откровенного разговора все не получалось. Один из них, который был в одних галошах высказал вслух мысль о том, что придет домой и в первую очередь закурит папиросу и выпьет 100 граммов водки. Ребята достали папиросы и угостили их, одновременно предложили им и выпить.

Они еще больше насторожились, откуда мол у нас оказались папиросы, спирт и другие продукты. Чтобы рассеять сомнения, что мы не те, за кого они нас принимают, предложить им пройти через населенный пункт, который был внедалеке, и дать сигнал нам с окраины этого населенного пункта об отсутствии немцев. Правда, надежды на этот сигнал было мало. Но мы ошиблись, они выполнили наш уговор. Мы огородами вышли на окраину деревни, зашли в хату, в которой оказался один старик. Попросили у него поставить что-нибудь закусить.

Дед достал огурцов и немного квашеной капусты и с нежеланием процедил: «Больше ничего нема». У нас сложилось мнение, что дед про себя, очевидно, думал: «Много вас тут шатается». Поблагодарили старика и за то, что предоставил – достали спирт, налили каждому по половине стакана и предложили выпить. После выпивки разговор пошел веселее. Мы предъявили свои удостоверения личности и спросили у встречных спутников: «Кто же вы такие?» Дед наш настолько подобрел, что даже достал на дорогу сала, а кушать выставил все, что было в печи.

Наиболее пожилой человек, у которого ноги были обуты в подвязанные галоши, встал и отрекомендовался: «Командир 116 стрелковой дивизии, подполковник Виктор Буянов». Представились и остальные. Один был начальником районного отдела милиции, второй – старшина, а женщина оказалась секретарем районного Совета депутатов трудящихся.

В дальнейшем они следовали вместе с нами, пока не вышли из окружения. Недалеко от г. Полтавы форсировали реку Ворсклу и взяли направление на Харьков. Переправляться нам пришлось через несколько рек, а именно, через реки Оржица, Псёл, Хорол и Ворскла. Мы были очень благодарны местным жителям Украины, которые в трудных условиях перехода через болота и реки помогали нам. Находились проводники-добровольцы, которые сопровождали нас от одного населенного пункта до другого по эстафете. Где приходилось переправляться через реки, там помогали нам найти лодки.

Недалеко от Харькова я почувствовал себя очень плохо. Сильная слабость и головные боли говорили о том, что я серьезно заболел. О своем состоянии сказать ребятам я не решался, боясь, что они могут меня оставить в одном из населенных пунктов. К небольшой рощице около населенного пункта, где мы остановились, я сказал ребятам, что чувствую себя очень плохо и едва ли смогу продолжать дальнейший путь. Ребята были обеспокоены и уведомили меня, что не оставят одного. Время клонилось к вечеру. Послали в деревню разведку – уточнить обстановку. Возможно, в населенном пункте кто-нибудь есть из медицинских работников, попросить прибыть на место и если будет возможность достать медикаменты. Очевидно, я сильно простыл.

Вечером из деревни пришли ребята и с ними несколько женщин. Пригласили нас следовать за ними. Привели нас в населенный пункт в домики, которые находились на отшибе от деревни. Разместили нас по домикам и заверили, что никакие немцы нас не обнаружат. Мне предложили раздеться и лечь на горячую печку. Быстро раздобыли какие-то лекарства, которые я выпил, натерли меня спиртом и укрыли. В течение ночи я несколько раз обильно потел и к утру почувствовал себя вполне удовлетворительно. Хозяева дома советовали мне полежать еще денек, но я категорически отказался и передал ребятам, что могу следовать дальше. До вечера мы еще отдохнули, а вечером тронулись в путь. До сих пор я благодарен тем людям, которые приняли активное участие в моей судьбе и поставили меня на ноги. Жаль только о том, что мы тогда мало думали о тех людях, которые рискуя жизнью, помогали нам, и не записывали их имена и фамилии, чтобы в последующем отблагодарить. Мы как-то жили одной мыслью – поскорее выйти к своим войскам и вступить снова в бой, забывая обо всем пройденном, даже хорошем, что для тебя было сделано нашими простыми советскими людьми. В октябре месяце в районе населенного пункта Золочев, недалеко от Харькова, мы соединились с частями Красной армии, которые вели бои на подступах к г. Харькову.

Непосредственно в частях, которые вели бои, нас не оставили и направили в Чугуев, где должен был находиться резерв. В Чугуеве мы резерва не застали и получили направление в Алексеевку. Добираться от станции к станции было очень трудно. Эшелоны двигались на Восток один за другим, чуть ли не со скоростью пешехода.

В Купянске нас разъединили. Рядовых, младших командиров, девушку и начальника милиции оставили и направили на соответствующие эвакуационные или сортировочные пункты. Все командиры были направлены в резерв ставки. По прибытии в Алексеевку мы резерва и там не застали. Резерв был передислоцирован в Пески-Радьковские, станции Кордоил, куда направили и нас. Несколько дней мы добирались до места назначения и прибыли наконец к месту назначения в конце октября.

В Пески-Радьковские оказалось очень много командного состава различных рангов. Возглавлял этот резерв полковник Рогаткин. Впоследствии это заведение не без юмора называли «Академией Рогаткина». В резерве я встретил своего командующего артиллерией полковника Дмитриева, заместителя командира дивизии полковника Новродского и много других командиров. Мы предлагали Дмитриеву выходить из окружения с нашей группой, однако он тогда отверг наше предложение. Выглядели они довольно странно, в гражданской одежде, совершенно без денег. В нашей группе оказался старший лейтенант, довольно расторопный товарищ, который при отходе захватил порядочно денег. Эти деньги были брошены при отходе финансовыми работниками, а оних подобрал. Поэтому мы к основному пайку, хотя и дорого, могли кое-что прикупить дополнительно. Деньгами он поделился и с нашим дивизионным начальством.

Расположили нас в резерве по домам по 5-8 человек в каждом доме. Мы по-своему недомысленно считали, что нашу дивизию снова начнут формировать. Командиров из нашей дивизии вышло из окружения более 150 человек. В резерве началась поголовная проверка достоверности личности каждого из нас. У кого были на руках документы, то времени на проверку уходило немного, а у кого ничего не оказывалось, то такая проверка проходила довольно длительное время. Одновременно с нами по группам и специальностям начались военные занятия.

Все эти занятия проходили формально. Те, кто был слушателем, и те, кто проводил эти занятия, жили одной мыслью – поскорее отправиться обратно на фронт.