Когда мы закончили погрузку, нам дали направление движения – Украина. Станция выгрузки – город Проскуров. На станции выгрузки мы должны получить от военного коменданта дальнейшую задачу и маршрут следования своим ходом. Эшелон наш в пути нигде не задерживали, и на станцию Проскуров мы прибыли очень быстро. После разгрузки комендант нам сообщил, что мы поступаем в распоряжение южного фронта и на следующий день должны прибыть в Каменец-Подольский. В Каменец-Подольском мы должны были получить боевую задачу по артиллерийскому обеспечению перехода румынской границы, если это потребуется. Местность от Проскурова до Каменец-Подольского очень пересеченная. Дорога, по которой мы двигались, была с булыжниковым покрытием. По такой дороге с сильнопересеченной местностью даже опытным ездовым двигаться очень трудно. Приходиться прибегать к торможению на спусках лошадьми, а это при неопытности ездовых наносило лошадям различные травмы.

Надо еще учесть, что мы такой первый и тяжелый переход с недостаточно обученными ездовыми проводили ночью. Действительно было очень трудно. Приходилось беспрерывно наблюдать, чтобы кто-нибудь из ездовых по неопытности не упал с коня и не попал под орудие. Первая ночь на марше прошла очень в напряженной обстановке. Необходимо было спешить, чтобы вовремя прибыть в указанный район и одновременно нужно было принимать все меры предосторожности, чтобы не побить лошадей. Если лошади окажутся сильно подбитыми, мы дальше не сможем двигаться, а следовательно не смогли выполнить приказ. Всем известно, что в армии за невыполнение приказа по голове не гладят, да еще когда обстановка полувоенная. Около м. Ярмолинцы мы решили сделать небольшой привал. Нужно было проверить и накормить коней и дать им небольшой отдых. Необходимо было также накормить личный состав и дать пару часов отдохнуть и привести себя в порядок. Как говорится, к сожалению или счастью, нам дальше следовать не пришлось.

Пока производили уход за конями и приводили все в порядок, я вышел на обочину дороги и присел немного отдохнуть. В это время шла легковая машина, которая напротив меня и остановилась. Из машины вышел командир с двумя ромбами. Я ему доложил, кто мы такие и куда следуем. Он присел рядом и сказал: «Вот что, комбат, никуда вам ехать больше не требуется и ожидайте здесь распоряжений от своего командования полка. Границу уже перешли без боя, так что вы уже опоздали». Я спросил, с кем имею часть разговаривать. «С командующим артиллерией фронта, генерал-лейтенантом артиллерии», – ответил он. К сожалению, фамилию его я забыл.

Одновременно генерал передал мне, что наш полк получил новую задачу двигаться в эшелонах в новом направлении.

«Не было счастья, так несчастье помогло».

Когда мы с политруком батареи, Тропашко П.А., начали осматривать коней, то потертостей у коней оказалось гораздо больше, чем мы могли предполагать. Конечно, выход можно было найти. Можно было в артиллерийские упряжки заменить некоторых коней из повозок и верховых, но это крайняя меря, ибо повозочные и верховые лошади почти не приспособлены для артиллерийских упряжек по своей силе и экстерьеру. При безвыходном положении можно запрягать в артиллерийские упряжки и с потертостями.

По сути дела мы оказались в этом районе как Робинзон Крузо на необитаемом острове. Продуктов для личного состава у нас было на одни сутки, фуража для коней тоже не больше. В Ярмолинцах никаких армейских складов не было, да и едва ли нам что-либо могли отпустить под честное слово. У нас не оказалось никаких накладных и печати, чем бы мы смогли удостоверить, что мы – это есть мы и нам можно отпускать продовольствие и фураж. Вся надежда была на посланца из полка, который должен нам привезти приказ о наших дальнейших действиях и документы для получения продовольствия и фуража.

Но мы ничего не дождались в эти сутки и на следующие тоже. Коней пустили на выпас, а людей на выпас не пошлешь – нужно кормить. Пошли на поклон к местным властям. К нашему счастью, местные власти учли наши положение и пошли нам на уступки. Под наши «долговые» расписки нам выдавали продовольствие для личного состава и фураж для коней из того ассортимента, который был в наличии на районных складах. За это мы им были очень благодарны. Иначе нужно было бы всему дивизиону переходить на травоядную пищу. Прожили мы в лесу на окраине Ярмолинца более недели, а ответа на наши запросы не получили.

Когда мы уже хотели через командование Киевским особым военным округом просить эшелоны для нашего переезда к месту назначения полка, к нам приехал начальник штаба полка, капитан Стефанов. Начальник штаба с собой привез и накладные, при помощи которых мы смогли рассчитаться с местными властями и заменить наши «долговые расписки» на официальные документы.

Стефанов нам сообщил, что наш полк расположился в лагерях недалеко от города Житомира, но пока неизвестно – будем ли мы постоянно дислоцироваться в городе Житомире или снова куда-нибудь переедем. Нам подали подвижной состав. Мы снова погрузились в эшелоны и тронулись в путь к месту стоянки полка. Место расположения около Житомира было очень живописным, там проходила река, около поймы реки росли большие дубовые рощи.

Короче говоря, нам всем район расположения очень понравился, и никто дальше не помышлял о дальнейших наших путешествиях. Однако, ликование наше было недолгим. Однажды ко мне на конюшню пожаловал начальник штаба артиллерии дивизии майор Медведев. Мы в это время продолжали ремонт и побелку конюшен. В нашем разговоре, между прочим, он заметил, что не следует заниматься капитальным ремонтом. На мой вопрос почему, Медведев ответил, что скоро снова тронемся в путь. Действительно, через несколько дней мы получили приказ – быть готовыми к отправке к новому месту дислокации. Погрузили нас в эшелон, и мы снова тронулись в путь.

Причем, конечной нашей остановки никто не знал. Вероятно, знали, куда наши эшелоны направлять только коменданты станций и высокое начальство. В общем, после мытарств по железным дорогам нас привезли в Белоруссию на станцию Полоцк и дали команду разгружаться.

После выгрузки мы получили маршрут движения в лесной массив, в 5 километрах от города Полоцка. Место нашего расположения называлось «Боровуха-2». В лесу оказались хорошие деревянные казармы для личного состава, хорошие дома для командиров и довольно приличные конюшни для конского состава. Однако, вначале наш народ загрустил. После такого крупного города с его культурными учреждениями как Горький нас привезли на такой изолированный лесной «островок».

Правда, грусть эта быстро прошла. Нас покорила здесь природа и довольно приличные экономические условия. Необходимых продуктов было предостаточно, а цены на эти продукты, по сравнению с г. Горьким, были в несколько раз ниже. Местные жители необходимые продукты приносили прямо на дом. В этом отношении лучшего и желать было не нужно. Как нам сообщили, мы здесь обосновались на постоянно. Настроения, к которым мы уже привыкли о скором переезде, нужно было выбросить из головы.

Я со своей батареей срочно выехал в Дрежуньские лагеря для подготовки ко Всеармейским артиллерийско-стрелковым соревнованиям. В эти соревнования, которые проходили ежегодно, входило: тактико-строевое учение подразделения; совершение марша и занятие боевого порядка в указанном районе, причем задание на совершение марша давалось в конверте перед маршем; содержание техники и конского состава; слаженность работы подразделения при выполнении боевой стрельбы и заключительный этап – артиллерийская стрельба.

В оценку артстрельбы также входило несколько элементов: быстрота и точность подготовки исходных данных для стрельбы, время стрельбы и ее результаты и расход боеприпасов. Как видно, условия довольно тяжелые, но выполнимые. В лагерях мы на второй день приступили к упорной тренировке. С утра до вечера была напряженная работа по проведению слаженности батареи, совершению коротких маршев-бросков, тактико-строевые учения и боевые артиллерийские стрельбы.

На каждый день никто нам, конечно, для боевых артстрельб снарядов не даст. Но нам повезло! В лагерях стоял 360 ГАП Р2К, которым командовал майор Кремлев. Для их систем на выполнение боевых артстрельб им очень мало отпускали 152мм снарядов, а снарядов нашего калибра отпускалось довольно много, но у них не было таких орудий. Мы договорились, что будем обслуживать их своей батареей во время проведения артиллерийских стрельб. Им было хорошо и нам тоже. Личный состав получал замечательную тренировку в стрельбе. Плюс к тому, они нам после каждого дня стрельбы отпускали по 10-15 снарядов, которые мы могли использовать для пропуска через боевые артиллерийские стрельбы командиров взводов батареи.

Условия для боевой выучки оказались идеальными. Надо было наверстать упущенное время в боевой выучке личного состава батареи. Ведь мы, по сути дела, после финской войны проводили основное время на колесах и в эшелонах. Это не могло не сказаться и на выучке личного состава. Батарея в смысле выучки меняла свое лицо прямо на глазах. Через две недели батарею было уже не узнать. Через некоторое время на полигоне проводились боевые артиллерийские стрельбы нашим полком и проводились опытные артиллерийские стрельбы с присутствием высокого артиллерийского начальства.

В этих стрельбах участвовала и наша батарея. Надо сказать, что наши упорные тренировки не прошли даром. Батарея наша по отношению к другим подразделениям полка выглядела на целую голову выше и в проводимых стрельбах заняла первое место. После окончания стрельб батарея провела показное тактико-строевое учение, которое понравилось всему начальству, присутствовавшему на этом показном занятии.

Полк после окончания артстрельб отправился на зимние квартиры, а моя батарея осталась в лагере продолжать готовиться к соревнованиям. На проверку приезжало дивизионное и корпусное артиллерийское начальство, и все были удовлетворены действиями батареи. Однако, по неизвестным мне причинам, когда батарея была достаточно подготовлена и могла поехать состязаться с лучшими батареями артиллерийских частей Красной армии, нас почему-то из лагеря отозвали на зимние квартиры. Однако, жизнь проходила не только в боевых делах. Пока мы были в лагере, старший офицер батареи лейтенант Семич успел познакомиться с одной девицей и жениться на ней. Как говорится, любовь с первого взгляда. Надо сказать, что не всегда она бывает удачной. Так получилось и у моего старшего офицера батареи. Когда он привез свою супругу на зимние квартиры, жизнь у них пошла вкривь и вкось. Не получилось у них хорошей дружной семейной жизни.

Когда мы возвратились из лагеря, наш труд был оценен по достоинству. Личный состав батарей от имени Наркома обороны был награжден значком «Отличник РККА». Этот знак отличия я берегу как реликвию до сих пор. И мне, кроме награждения знаком «Отличник РККА», было присвоено очередное воинское звание «старший лейтенант» и по службе я был назначен уже помощником начальника штаба полка. Оставалось теперь еще одна забота – перевезти семью из Горького в Полоцк.

Пока мы находились в лагере, командование полка уже послало представителя из части в г. Горький для организации и перевозки семей командного состава и сверхсрочнослужащих в наш военный городок г. Полоцка. Как только приехали наши семьи, жизнь вошла в нормальную колею.

В октябре месяце у нас в семье случилось несчастье. Мне предоставили очередной отпуск, и мы решили всей семьей поехать в Москву проведать там родных и родственников, а я еще имел план посетить на коротке свою родную сестру в г. Ижевске. В городе Ижевске я начинал свою трудовую и самостоятельную жизнь, и мне очень хотелось побывать там.

Мы так и сделали. Приехали в Москву, и на второй день с обоюдного согласия семьи я на неделю выехал в Ижевск. Ижевск к этому времени сильно изменился – расстроился. Появились новые заводы, например, первенец мотоцикленного производства и другие. Я повидал своих друзей, с которыми раньше работал на строительстве. Большинство из них продолжали трудиться там же по-прежнему, не изменяя своей первоначальной профессии – строителя. Сестра жила довольно прилично. В семье был мир и согласие. Была у них дочь Зина и ожидали в скором времени появления еще ребенка. Им оказался сын, которого они назвали Левой. Немного погостив, я отправился в обратный путь в Москву, чтобы там продолжить свой отпуск до конца. При возвращении в Москву я не увидел больше дочери Светланы. Она умерла скоропостижно. Когда дочери стало плохо, жена отнесла ее в больницу. Там первоначально поставили неправильный диагноз. Признали отправление желудка, начали промывать желудок и соответственно проводить лечение согласно этого диагноза. Когда же дочь умерла и ее вскрыли, оказалось, что у нее крупозное воспаление легких. Похоронили дочь в Москве и с тяжелым осадком на душе начали собираться в обратный путь. Сейчас нам было уже не до продолжения отдыха. Само место здесь напоминало случившееся несчастье и, естественно, действовало на общее настроение.

Возвратились мы обратно в Полоцк, и я сразу же приступил к исполнению своих служебных обязанностей. В это время сменилось полковое начальство. Командир полка полковник Зуев И.Г. был назначен начартдивом нашей дивизии, а начальник штаба Стефанов переведен в Москву в управление командующего артиллерией Красной армии.

Командиром нашего полка был назначен майор Цитович Г., а моим непосредственным начальником – капитан Козьмин Николай. И с новым начальством работа у меня шла неплохо, хотя в штабной работе я был мало искушен. Начальник штаба тов. Козьмин оказался очень грамотным и прекрасной души человеком.

Он быстро нас научил выполнять свои обязанности, а где требовалось – всегда приходил на помощь. В конце осени и начале зимы в полку произошло чрезвычайное происшествие: начался частый падеж конского состава. Обычно, падеж конского состава в артиллерийских частях – это исключительное явление. Ведь уход за конским составом был идеальным. Своевременная чистка, кормление качественным фуражом и своевременная проводка, чтобы кони не застаивались, если не было частых выездов. А здесь, что ни день, то падеж. Когда начали вскрывать, оказалось, что лошади больны песчаными коликами. В желудках коней скапливалось огромное количество песка, который образовывал целые каменные глыбы. Очевидно, это сказалось наше длительное нахождение в полевых условиях при переездах с одного места на другое. Все рекомендации ветеринарных работников и различных комиссий к особому положительному результату не привели.

Зима прошла в обычных армейских заботах: командирская учеба, полевые тактические выезды и повседневная служебная работа. В начале апреля в часть из штаба Западного особого военного округа пришло распоряжение о переводе меня в другую часть. Это оказалось неожиданностью не только для меня, но и для командования полка. Надо сказать, что работа у нас в штабе шла вполне нормально, и взаимоотношения друг с другом и с командованием полка были хорошие – товарищечиские. По правде говоря, мне очень не хотелось покидать этот коллектив, а командованию полка также не хотелось отпускать меня.

Наши переговоры с начартдивом полковником Зуевым об оставлении меня на месте оказались безуспешными. Иван Григорьевич сделал попытку через штаб округа, чтобы меня оставили, но ему ответили: «Немедленно выполнить распоряжение». В это время недалеко от бывшей нашей границы формировались новые танковые и механизированные соединения. В эти части и соединения и производился отбор командного состава, в первую очередь, обращалось внимание при отборе на командиров, которые уже имели какой-то боевой опыт. Делать было нечего, нужно было собираться в дорогу. Обратно расставание с семьей, обратно оставление их одних. Единственным утешением было, что командование части и мои товарищи, которые оставались в полку, окажут помощь семье, если это потребуется, и в беде не оставят.

Из округа мне дали предписание в штаб 10 армии, которая в то время располагалось в городе Белостоке. В штабе артиллерии 10 армии я получил предписание направиться в артиллерийскую часть на должность старшего адъютанта дивизиона. Эта часть должна была формироваться в деревне Пянтково, недалеко от границы, за которой располагались намецко-фашистские части. Соединение, в состав которого входил наш артиллерийский полк, было танковым. Толком подлинного номера соединения я еще не знал, сказали, что в/ч 9387, в последующем говорили – это была 25 танковая дивизия.

Когда я ехал в деревню Пянтково, то думал, что там есть какие-то казармы и жилье для командного состава. Когда же я прибыл, то моему взору представилось следующее: никаких казарм и никакого жилья для командиров не было. В 300 метрах от деревни в парке стояло брошенное здание какого-то польского вельможи. По своему размеру оно было не очень большим и, естественно, расположить солдат и сержантов всего полка в нем было невозможно. Командный состав располагался по частным домам, кто где мог договориться. В этом графском доме построили двухъярусные нары, а вокруг здания – дополнительно палаточный лагерь.

В части меня назначили во второй дивизион. Командиром дивизиона был назначен капитан Кузнецов из 100-й минской дивизии. Это оказался опытный командир, хороший практик, хотя в вопросах теории артиллерийской стрельбы он был недостаточно силен. Быстро я вошел в курс дела, да мне и теперь штабная работа была не новостью.

Полк находился еще в стадии формирования, личным составом и техникой укомплектован не был. Личный состав кормили из походной кухни, а командиры получали паек и договаривались с хозяевами, чтобы готовили пищу хозяева дома. Я определился в семью, где проживала молодая семейная пара Юзек, Брунка и пожилая женщина, которая приходилась матерью Брунки.

Приняли они меня довольно вежливо и согласились готовить для меня пищу. Готовили они вместе для всех, и мы питались как одна семья. Разница была только в том, что я кушал и первое, и второе с хлебом, а они же хлеб употребляли очень мало, больше все кушали с картошкой. Плату они брали за квартиру и стол довольно сносную. У них было свое хозяйство и довольно неплохое, молочных продуктов было больше, чем достаточно, а я очень любил молочную пищу и молоко в любом приготовлении. Мы уже начали подумывать о том, что если будем здесь долго стоять, привезти семью, благо места для жилья у хозяев вполне хватало.

Командиры батарей, офицеры штаба дивизиона подобрались довольно грамотные и общительные товарищи. Мы сразу же, не ожидая укомплектования дивизиона личным составом и техникой, приступили к командирской учебе. На первых же занятиях можно было сразу определить, что стоит каждый из нас, в чем мы сильны, в чем слабы, и исходя из этого разработать программу дальнейшей подготовки командиров.

Командиры быстро подружились и находили общий служебный язык в своей работе. Командир дивизиона оказался обаятельным человеком и хорошим воспитателем, имеющим большой жизненный опыт службы в Красной армии. Рядовой и сержантский состав прибывал в полк уже обученный и, по своим политическим качествам, преданный Родине и морально устойчивый. Воинская дисциплина в подразделении с первых дней формирования, несмотря на плохое размещение, была высокой. Все понимали, что надо как можно быстрее привести дивизион в полную боевую готовность и переносили трудности безо всякого роптания.  В мае месяце начала потупать материальная часть артиллерии. Дивизион укомплектовывался 152мм гаубицами образца 1938 года, а первый дивизион – 122мм гаубицами тоже образца 1938 года. К первым числам июня 1941 года дивизион получил полностью материальную часть артиллерии и несколько транспортных автомашин. Поскольку я уже имел близкое знакомство с автотранспортом, знал устройство и мог лично водить, то мне пришлось проводить занятия с личным составом и по автоделу. Хотя, надо сказать, что общий уровень моих знаний по автомобильному делу был довольно относительным.

По нашему расположению было видно, что мы здесь не должны долго задержаться. Командир полка с командирами дивизионов, батарей, штабами дивизионов проводили рекогносцировку вдоль границы, намечали места для боевых порядков подразделений и даже давались указания об оборудовании боевых порядков. Мы чувствовали, что обстановка на границе неспокойная, и не исключена возможность развязывания войны с Германией. С другой стороны, становился непонятным привоз некоторыми офицерами семей к новому месту службы. Очевидно, и здесь сказывалась русская натура: одновременно, готовясь к войне, с другой стороны, думали «авось пронесет и войны не будет». Многое сбивало командиров с правильной оценки обстановки и назревавших событий – различные комментарии в нашей прессе о договорных обязательствах Германии по отношению к Советскому Союзу. Причем, эти комментарии несколько расхолаживали командный состав в приведении своих подразделений и частей в боевую готовность.

Это можно подтвердить следующим: во-первых, командование полка в массовом масштабе начало отпускать командиров за семьями; во-вторых, боевая техника и особенно тягачи поступали в формируемые части очень медленно; в-третьих, даже накануне нападения гитлеровской армии на Советский Союз в частях и соединениях, дислоцирующихся вблизи границы, были устроены различные вечера отдыха.

Командный состав был просто дезориентирован в отношении нападения немецко-фашистской армии на нашу Родину. Мне кажется, что в штабах округов и генеральном штабе сведений было больше, чем достаточно о примерном сроке нападения немцев. Я понимаю, что высшее командование Красной армии не могло самостоятельно начать боевые действия без решения правительства, но предварительными распоряжениями привести войска в состояние боевой готовности до начала войны могли и не только могли, а и должны были это сделать. Мне кажется, что это был просто просчет нашего высшего командования, которое «слепо» следовало указаниям тов. Сталина И.В., а возможно и не настаивали перед И.В. Сталиным о приведении войск в боевую готовность.

Мне до сих пор становится непонятным, почему при таком медленном поступлении техники, особенно тягачей для артиллерии и танков во вновь формируемые части и соединения, дислокация вновь формируемых частей и соединений находилась так близко у границы. Это, очевидно, тоже говорит за то, что мы слишком мирно были настроены. В последующем эти просчеты слишком дорого нам обошлись, поскольку война застала такие части в стадии формирования, и они оказались почти небоеспособными. В конце первой половины июня в местечке Лопы, где располагался штаб нашего соединения, была проведена организационная партийная конференция дивизии. На этой партийной конференции в докладе комиссара дивизии также ничего не было сказано о возможности нападения немецко-фашистской армии на Советский Союз. Все были довольно мирно настроены.

При выдвижении кандидатов в состав дивизионной парткомиссии моя кандидатура тоже была включена в список для тайного голосования. При выдвижении кандидатов мы совершенно не знали друг друга и руководствовались сообщением о каждом кандидате о старых заслугах на службе в Красной армии. Очевидно, моя кандидатура была выдвинута в такой партийный орган лишь только потому, что я был награжден орденом. Ибо на деле в частях мы еще проявить себя ничем не могли.

По возвращении с конференции под общим впечатлением мирного благополучия я тоже решил просить разрешения на поездку за семьей. 13 июня 1941 года я подал рапорт командиру полка майору Торлаковскому с просьбой отпустить меня за семьей. Ожидать разрешения долго не пришлось. В этот же день мне был разрешен 12-дневный отпуск, и 14 июня я отправился в Полоцк. Когда я приехал в Полоцк, то жена моя оказалась намного дальновидней меня. Она убеждала меня, что все говорят о скором начале войны, и «некоторые семьи уже эвакуируются в тыл, а ты нас везешь к границе». Я, наоборот, старался убедить ее, что все эти слухи не имеют под собой основания, хотя у самого снова вкрадывалось сомнение в своей правоте. Но я, как и другие командиры нашей части, ориентировались один на другого. Одни начали привозить семьи, а почему и мне этого не сделать. Ох, как этот легкомысленный просчет дорого обошелся многим из нас. Многие командиры вообще больше не увидели свои семьи.

Дня три-четыре я побыл с семьей, и мы стали собираться в путь. Предварительно билеты я заказал на 21 июня. Упаковали все свои вещи, часть из которых отправили багажом на родину моего отца в Калужскую область, а остальное необходимое для создания первоначального семейства уюта отправили багажом к месту службы. Правда, этот багаж мы так больше и не видели.

21 июня мы из Полоцка выехали к месту моей службы д. Пянтково, Белостокской области. С рассветом 22 июня по вагонам пошел упорный слух, что некоторые поезда в пути были подвергнуты бомбардировке. Кривотолков было превеликое множество. Одни предполагали, что начались маневры, и летчики, очевидно, в своих расчетах допустили ошибку при бомбардировке. Другие предполагали о совершенной провокации со стороны Германии. Однако, ни у кого не возникло предположения, что началась настоящая война. Никто не хотел верить, что может разразиться война.

22 июня, часов в 10 или 11 дня, мы все-таки добрались до Белостока и только здесь поняли, что началась настоящая война. Когда сошли с поезда в это время появилась вражеская авиация, последовала команда: «Расходитесь кто куда может». Получилось так, как предсказывала супруга: «Привезешь нас прямо в пасть к противнику».

Вокзал был еще цел. Вывел жену с сыном через вокзал на площадь и начал думать, что же делать с семьей. В это время шла грузовая машина с погруженными женщинами и детьми. Я остановил машину и спросил, куда она следует. Мне ответили: «На станцию, откуда должен отойти на Восток последний эшелон». Попросил сопровождающего забрать жену и сына. Он приказал побыстрее погрузить ибо времени очень мало, да и нельзя стоять с машиной на открытой площади.

Распрощался я с семьей, а сам решил через штаб 10 армии уточнить, где можно разыскать свою часть. Однако я еще успел побывать на станции, откуда отправлялись эшелоны, и разыскал там семью. Эшелон еще стоял на месте. Это было ужасное зрелище: в товарных вагонах на открытых платформах было набито столько женщин и детей, что похоже было на «Вавилонское столпотворение». Еще раз попрощался с семьей и до 1942 года мая месяца ничего не знал о ее месте нахождения.

И так кончился год мирной передышки после окончания войны с белофиннами, и началась новая более суровая война с фашизмом.